Проект «Звездная пыль»: точка невозврата - страница 9

— Думаю, что знаю, хотя не химик, — добавил я, бросив взгляд на этикетку на латыни. — Тиопентал натрия или пентотал, «сыворотка правды». Дурацкая выдумка, растиражированная бредовыми фильмами и книгами. Думаете, введёте мне, и я выболтаю всю правду об убийствах? Я просто усну. А если ошибётесь с дозировкой, усну навеки. Передозировка пентотала используется для казни через смертельную инъекцию.

— Смерть в результате передозировки пентотала — слишком лёгкое наказание за такое мерзкое преступление, — с нескрываемой гадливостью произнесла сидевшая на диване затянутая в чёрное платье Элизабет Стюарт.

— Бетти, поверьте, не такое уж лёгкое, — возразил я, повесив пиджак на спинку кресла, направился к ней, аккуратно заворачивая рукав рубашки. — Паралич дыхания, остановка сердца, но человек может не потерять сознание и нестерпимо страдать, пока жив мозг. Не хотите сами ввести? — предложил я. — Нужно вводить в вену. Вот сюда. Если ошибётесь в дозировке, мысль о том, что меня убила такая очаровательная женщина, скрасит мои последние минуты.

Она отшатнулась, широко распахнув нежно-оливковые кошачьи глаза с маленькими точками зрачков.

— Не паясничайте, Клейтон! — рядом со мной возник Джефри, ударив по моей протянутой руке. — Вернитесь в кресло! Быстро! Я не шучу! Ирэн, введите ему пентотал. Восемь кубиков. Захари, помоги.

Рядом нарисовалась знакомая мускулистая фигура амбала, который привёз меня сюда. Схватив за грудки, он швырнул меня в кресло как беспомощного котёнка, огромной лапищей прижал грудь. Худенькая женщина с короткой стрижкой каштановых волос, в белом халате, ловко перетянув мою руку жгутом выше локтя, взяла шприц, наполненный прозрачной жидкостью.

Дротик иглы проткнул синюю жилку, поблескивающий хромом поршень начал опускаться. Медленно тускнеющее, словно гаснущий свет в театре перед началом представления, сознание отдалило, уменьшило мебель, фигуры людей до комично-игрушечных размеров. Как от крыльев огромной птицы накрыла мрачная тень. Распахнувшись под ногами глубокое нутро колодца, затянуло внутрь. Меня невесомо закружило, словно оторванные у бабочки крылья по мерцающей в сумраке пульсирующей спирали. Пролетев насквозь, я оказался на пологом берегу реки. Раскинув руки, лежал на спине, расплываясь в глупой улыбке. Дженни в лёгком белом платье наклонилась надо мной, и полуденное солнце тонким золотистым карандашом обрисовывало её силуэт, пушистое облачко пепельных волос.

— А ты помнишь, как ты сделал мне предложение? — лукаво спросила она, проводя травинкой по моему лицу.

— Конечно. Я купил кольцо с самым крупным бриллиантом, который нашёл в лучшем ювелирном магазине. У меня не хотели брать чек, не верили, что человек, который пришёл в таком поношенном костюме, может иметь десять тысяч на счету. Кроме того, я приобрёл билеты на финал детройтских «Рейнджерс» и «Янкиз». Когда Джастин Томас добыл победное очко, сделав хоум-ран, над стадионом пролетел самолёт с растяжкой: «Дженни, я люблю тебя! Будь моей женой!»

Она так счастливо рассмеялась, запрокинув головку, как будто переживала это в первый раз. Я прижал её к себе.

Высокая фигура перекрыла мгновенно потускневший солнечный свет. С растущим беспокойством я приподнялся на локте, заметив рядом с нашим белым фордом «мустанг» гнусно скалящегося кудрявого парня с мерзкими усиками на смуглом круглом лице.

— Хорошая у тебя тачка, чувак, — прокаркал он. — Одолжи покататься.

— Бери, — быстро сказал я.

— Ты что, дорогой, — возразила Дженни удивлённо. — Мы же только что купили эту машину…

— Видишь, твоя телка возражает. Как же мы возьмём?

К первому парню присоединилось ещё трое, они пьяно скалились, похотливо осматривая стройные ножки Дженни.

— Я же сказал, бери машину, — повторил я, вставая.

— А ты позвонишь копам? — грозя мне пальцем, затрясся в гнусном пьяном смешке первый парень.

— Не буду. Возьмите тачку и катайтесь, сколько хотите.

— А может, ты нам и телку свою одолжишь? Раз ты такой сговорчивый?

Проглотив комок в горле, я сжал кулаки. Они вразвалочку подошли к нам, встав полукругом.

— Ребята, это частная собственность, идите своей дорогой, — как можно более миролюбиво сказал я, но внутри неконтролируемо расползался тошнотворно леденящий страх.