Профессор Жупанский - страница 3

— Ну, а если так, то не соблаговолите ли составить мне компанию? Тем более что нам с вами, Николай Иванович, надо кое-что согласовать к предстоящему заседанию кафедры.

Жупанский взял доцента под локоть; не успели они скрыться за дверью преподавательской комнаты, как в коридоре взорвался хохот. Не смеялся лишь Пилипчук. Может, потому, что смеялись именно над ним, а может, и потому, что для смеха, собственно, не было никаких причин. Но что поделаешь — чем больше людей, тем легче возникает смех.

Жупанская тоже не смеялась. Беседа отца с Линчуком, их старым знакомым и частым гостем, неприятно поразила девушку. Ей было стыдно за отца. «Эх, папа, папочка, — укоряла мысленно отца Галинка, — как ты не замечаешь, ты осмеиваешь чужие слабости, а над тобой самим смеются? Как ты можешь не понимать...»

Мысли путались. Галинке хотелось плакать. Боже, как она завидует тем девушкам, которые в минуты неприятностей могут выплакаться на материнской груди. А у нее только отец. Порой колючий, насмешливый...

«Нет, папочка, ты не такой. Да, да, не такой! Вот только...»

Через дорогу в сквере, напротив университетских окон, на качелях катались дети. Они весело взбирались на деревянных лошадок, ударяли ногами под бока и куда-то лихо скакали. Ах, как славно лететь вот так, забыв обо всем на свете!..

Вдруг Галя услышала, что ее окликнули. Чей же это голос? Быстро обернулась: перед ней стоял Пилипчук, которого она не сразу узнала по голосу. Немного побледневший, взволнованный, он показался ей сейчас особенно симпатичным.

— Галя, помнишь, ты обещала принести книгу?

Взгляд девушки невольно скользнул по лицу юноши, остановился на шраме возле правого уха.

«Он такой вежливый, сдержанный, старательно учится, а отец...»

Галинка снова покраснела, почувствовав, как ее охватывает стыд за отца, и, чтобы Пилипчук не заметил ее замешательства, торопливо заговорила о книге.

— Какую? Ах да, исторические предания о гуцульском крае... Завтра принесу. Обязательно, Володя! Вот даже узелок при тебе завяжу, — пыталась шутить Жупанская.

Сдержанная улыбка озарила лицо Пилипчука. Он поблагодарил девушку и отошел к товарищам.

Станислав Владимирович Жупанский встречал свою шестидесятую «золотую осень». Любил повторять это выражение, потому что родился в это прекрасное время года, когда природа наряжается в самые пестрые одеяния, входя в пору зрелости...

Профессор выглядел еще довольно-таки бодро. Правда, привычка сутулиться заметно старила его. Издали он мог показаться дряхлым стариком. Да и времечко выдалось неспокойное, переменчивое — куда вынесет?

Превыше всего дорожил он своей независимостью; ему претила нетерпимость всяческих группировок, кружков, течений, на которые он, слава богу, за свою жизнь насмотрелся... Зачем тратить силы на споры с профанами, портить нервы по пустякам? Человеческая зависть, жадность, некультурность неистребимы, несмотря ни на что. Ну а кому нравится так называемая классовая борьба, пускай борются!

Правда, было время, когда и он, Станислав Жупанский, рвался к политической карьере. Однако эта горячка, к счастью, быстро прошла. Он утихомирился, всецело отдался науке. К нему пришло то большое, всеобъемлющее спокойствие, то величие духа, с высоты которого всякие события кажутся малозаметными пустяками. Он безраздельно погрузился в историю. О, это были счастливые времена! Он жил историей Галиции и не отвлекался по пустякам. А теперь? Сможет ли он и дальше так же плодотворно и целеустремленно работать, если на кафедре все чаще и чаще возникают раздоры?

Станислав Владимирович искоса поглядывал на Линчука, шагавшего рядом. Разве не выступления этого мальчишки на ученом совете были для него самыми болезненными? И где гарантия, что подобный инцидент не повторится завтра или же через неделю?

Они шли и долгое время молчали. Наконец профессор нарушил молчание:

— Могу я попросить вас, коллега, пожаловать ко мне на несколько минут для приватного разговора?

Говорил тихо, без нажима, не хотелось, чтобы Линчук заметил его волнение.

— Всего на несколько минут, коллега.

На какое, собственно, чудо можно было надеяться, чтобы на кафедре, которую он возглавляет с весны сорокового года, воцарилось согласие? На порядочность Линчука или на согласие ради согласия? Может, прямо спросить, чего нужно этому мальчишке? В двадцать восемь занимать должность доцента... Не каждому так улыбается фортуна.