Произвол - страница 32
— А как платят другие беки?
— Думаю, что так же.
— Ты у кого-нибудь узнавал?
— Нет, но вы можете по телефону у них спросить.
— Чего звонить? — ответил бек. — Видишь ли, крестьяне говорят, что за бобовые везде платят лиру, за ячмень — лиру с четвертью, а за пшеницу — даже полторы лиры.
— О, господин! Что вы их слушаете? Это пустые разговоры. Но если вы действительно хотите поднять плату, пусть за бобовые будет три четверти лиры, за ячмень — лира, за пшеницу — лира с четвертью.
— Слушай, хаджи, я тут немного отдохну, а ты сам позвони Гани-беку и спроси от моего имени.
Хаджи ушел в другую комнату и оттуда послышался его голос:
— Алло, господин Гани? Это — хаджи.
— Что случилось, хаджи?
— Наш господин, Рашад-бек, желает знать, сколько вы платите на уборке.
— Он дома?
— Да, господин.
— Дай ему трубку.
— Минуту, господин.
Хаджи выскочил из комнаты к беку:
— Господин Гани хочет говорить с вами.
Задумавшись на миг, бек поднялся с кресла и как бы нехотя подошел к телефону.
— Я слушаю, — сказал он спокойно, но хаджи почувствовал, как изменился его тон. Бек, протянув руку к тумбочке, взял четки и стал медленно их перебирать.
— Добрый вечер. Как дела? — спросил Гани-бек. — Почему ты так спешишь с оплатой? Уж не хочешь ли ты похитить какую-нибудь крестьяночку? Может, нужна моя помощь?
— Да будет тебе, клянусь аллахом, ты же знаешь, что я от тебя ничего не скрываю. Если что, непременно дам знать. А теперь скажи: как ты платишь?
— За бобовые — лиру, за ячмень — лиру с четвертью, за пшеницу — полторы. Так плачу не только я, но и другие тоже. Слушай, Рашад-бек, как ты собираешься провести сегодняшний вечер?
— Еду в восточную деревню. Если возникнет желание, приезжай туда после девяти вечера. Вместе что-нибудь придумаем, — ответил бек.
— Приеду. Всего хорошего.
Бек передал хаджи свой разговор с Гани-беком и сказал:
— Завтра к тебе приедут староста с управляющим. Выдай им деньги, как решили, но учти, что необходимо послать несколько мешков пшеницы, масло и баранов горным шейхам. Поэтому выплату жнецам уменьши на четверть лиры. Все понятно? Это с лихвой покроет расходы на подарки.
Рашад-бек, уверенный, что хаджи все сделает как надо, вышел из дома и направился к машине.
Жнецы под жгучими лучами солнца работали серпами.
— Клянусь аллахом, брат Ибрагим, — сказала пожилая женщина, — что Хамда — честная девушка. Ее мать все уважают. И Салюм — хороший парень, не мог он обмануть девушку. Наверняка на них наговаривают.
— Хватит об этом болтать, — сердито произнес все время молчавший Хамдан.
— И то верно, — поддержал его Ибрагим, — что без толку говорить, лучше работайте побыстрее, хоть польза будет. Хамда — хорошая девушка, мы все это знаем, у нее добрые родители. Да и Салюм — прекрасный парень.
Солнце село, жнецы едва разогнули натруженные спины и стали расходиться по домам. Как всегда, зазвучали песни, кто-то подыгрывал на дудке. И только Хамда с Салюмом шли молчаливые и печальные. Еще день — и уборка кончится, а дальше что?
После ужина крестьяне собрались в доме у старосты. Туда же пришел и управляющий. Крестьяне пытались определить, сколько причитается за работу каждому работнику, но ничего, не получилось. Юсеф предложил при расчете пользоваться шашечными фишками.
Юсеф считал, а шейх записывал.
— Уборка бобов у Ибрагима — четыре дня. Каждый день на этой работе было занято двадцать жнецов. Итак, умножим четыре дня на двадцать рабочих, получается восемьдесят рабочих дней.
Юсеф говорил медленно и достаточно громко, чтобы каждый мог не только услышать, но и понять, что же в действительности он сделал за время уборки и сколько ему причитается. Деньги считали до поздней ночи. Некоторые не выдержали и, сидя на полу, уснули. Юсеф и шейх вызывали каждого по очереди. Староста то и дело нетерпеливо повторял:
— Чего считать? Хаджи знает, сколько надо платить. Они с беком давным-давно все решили.
Шейх записывал в тетрадь имя крестьянина, число жнецов и количество дней.
— Завтра спозаранку поеду к хаджи за деньгами, — пообещал шейх и, подумав, добавил — Вместе с управляющим. Постараемся вернуться до захода солнца. На дорогах в это время еще спокойно.