Пророчества Авеля. О будущем России - страница 17

Есть свидетельства, что графиня Прасковья Андреевна Потемкина взяла Авеля под свое покровительство. Хотя монах и отказался ей предсказывать будущее с такими словами: «Я ныне положился лучше ничего не знать, хотя и знать, да молчать». Но известно также, что он имел на свою патронессу большое влияние. Она советовалась с ним о хозяйственных и семейных делах, снабжала деньгами и всем, что пожелает.

Хроники сохранили историю о том, что сын графини Потемкиной, Сергей Павлович, поссорился с матерью и, пытаясь отсудить у нее суконную фабрику, решил привлечь на свою сторону Авеля. Начал часто приглашать его в свой московский дом, принимал радушно, потчевал изобильно. И даже пообещал две тысячи рублей на дальнейшие странствия, к которым так тянулась душа монаха.

Тогда Авель писал графине Потемкиной о сыне: «Буди к нему чадолюбива и во всякой любви, и призывай к себе, лобзай его и ласкай со всякою простотою...»

Но вероломный сын в деньгах Авелю отказал. Монах отвечал ему пророчеством о близком конце света и неминуемой расплате за свои прегрешения, но беспечный богач «вся сия ни во что вменил».

И вновь написал Авель письмо графине: «Я, ваше графское сиятельство, Прасковья

Андреевна, советовал тебе помириться с сыном твоим и дать ему родительское благословение, но он ныне оказался ложный и льстивый, неправедный и непослушный и он, я думаю, товарищ развратникам и причастник самых распутных людей».

Письма к графине свидетельствуют и о том, что писать свои книги монах не прекратил. В одном из них говорится о том, что сочинил он, мол, для нее несколько книг, которые вскоре вышлет: «Оных книг со мною нету, а хранятся в сокровенном месте; оные мои книги удивительные и преудивительные, те мои книги достойны удивления и ужаса, а читать их токмо тем, кто уповает на Господа Бога и на пресвятую Божию Матерь. Но только читать их должно с великим разумением и с великим понятием».

Но в книгах этих Авель уже не пророчествовал, о чем сам в своих письмах и свидетельствует: «Я от вас получил недавно два письма и пишете вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет и самого монаха Авеля и держать их в тюрьме или в острогах под крепкими стражами; видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство, — в тюрьмах ли лучше быть или на воле, размысли убо. Я согласился, ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах и под неволию. Писано есть: будити мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну и прочая таковая; вот до чего дошли с своею премудростью и с своим разумом. Итак, ныне положился лучше ничего не знать, а если знать, то молчать».

В этих же письмах графине Потемкиной Авель упоминает и Книгу Бытия, им самим иллюстрированную разными таблицами и символами. В книге этой говорится о возникновении Земли, сотворении мира и человека. Он пишет: «Изображен весь видимый мир и в нем изображена тьма и земля, луна и солнце, звезда и все звезды, и все тверди и прочая таковая. Сей мир величеством тридцать миллионов стадей, окружностию девяносто миллион стадей; земля в нем величеством во всею третию твердь, солнце — со всею вторую твердь, тьма — во всю мету. Земля сотворена из дебелых вещей и в ней и на ней — воды и леса и прочие вещи. Солнце сотворено из самого сущего существа. Та-кожде и звезды сотворены из чистого самого существа, воздухом не ссужаемы; величина звездам не меньше луны и не меньше тьмы. Луна и тьма сотворены из воздуха, тьма вся темная, а луна один бок темный, а другой светлый...» Из слов этих становится очевидным, что пророк делит мир на видимый и невидимый. Солнце у него состоит из самого сущего существа — может быть речь идет о ядерной энергии?

По другой версии скитался Авель из монастыря в монастырь, в изобилии по тем временам разбросанным по российским землям, упорно избегая оседлой монастырской жизни. Не важно было ему, за кого его принимают: за пророка или шарлатана. Он предпочитал одиночество и проповедь.