Пророк - страница 33
Грыжа, неприятно усмехаясь, представил ему свою жену. Обычная, посредственная шалава. Что-то было сомнительно, что она действительно жена.
Да это все неважно.
Он и не помнит, с чего всего началось. Обычная вроде «семейная сцена». Милые бранятся.
Не помню.
Грыжа начал ее молотить, методично и сильно. Он, пьяный вхлам, наблюдал за этим, что-то бормоча.
Ее физиономия параллельно опухала и от побоев, и от слез, она ревела, не пытаясь убежать, яблоки сушатся, перекатываются по полу, и вдруг он — сам не понял как — присоединился к Грыже, сам начал ее бить и бить и бить, не всем плечом, не всем корпусом, но тем не менее бил, бил, бил и сатанел и зверел и…
Он вдруг очнулся.
Грыжа. Что ты делаешь? Ты убьешь ее.
Чужой, неслыханный прежде голос с изменившимся тембром и присвистывающий, как дешевая свистулька.
Именно этот новый тембр и услышал Грыжа сквозь весь этот бред, он сразу же подумал, что не громкость, а именно тембр спас дело, спас шалаву, как потом выяснилось.
Грыжа услышал.
Повернул к нему свое багровое, безумное лицо.
Гры… Саня. Нас закроют. Саня. Ты понимаешь? моля, чтобы Грыжа понял, что значит «закроют».
Кажется, Грыжа что-то понял.
Он потащил ее к выходу, злился на нее, что та как оцепенела, и крыл ее матом — для Грыжи, а не для нее; возместить матюгами не додаденное Грыжей; случайно пнул яблоко — оно отлетело по полу, очень быстро, но все с тем же тяжелым, твердым катящимся перестуком, осталось несколько метров до двери, а эта дура еле ковыляет, и он влепил ей звонкий подзатыльник, он видел спиной Грыжу и умолял судьбу успеть до двери, подзатыльник получился какой-то отеческий, гы-гы, она, сразу как будто что-то вспомнив, поскакала, а он орал матом.
Давай отсюда! проорал он ей в парадняк.
Вернулся. К его удивлению, лицо Грыжи было все так же пугающе багрово.
Грыжа перебирал пустые бутылки, да еще на всякий случай наклонял в воздухе и смотрел на свет и вдруг взвизгнул, не найдя добавки, и зафигачил пустой бутылкой в мебельное зеркало, зеркало посыпалось.
Винище же осталось, засюсюкал он.
ТЫ ЧТО?? ПОСЛЕ ВОДЯРЫ ВИНИЩЕ? как о кощунстве.
Он испугался.
Да ничего, Саня, ничего.
Слушай, ты сиди, я сам сбегаю.
ЗА ВОДЯРОЙ??
Да-да, за водярой. Мигом.
Уехал на тачке
…смешно, но ему и по сей день стыдно перед Грыжей, что он его кинул с добавкой…
Самое дикое, что злополучную шалаву ему довелось видеть еще один раз. В какой-то из многочисленных братовых компаний, иногда он там бывал.
Шалава была как новенькая. Сразу узнала его:
Ой, ты такой молодец, Олежка! А этот дурак такой, да? Он не соображает, что делает, да? Ужас такой! О-о-о-ой, ты такой классный, Олежка!
Она чувственно поцеловала воздух. И нежно погладила по руке.
Он не стал говорить, что он не Олежка. Он только вежливо кивал и улыбался.
Офис-кабак, как ни сопротивлялся, все-таки становился больше кабаком, чем офисом. Дым, угар, пьяный ор. Близкие тихие компании и далекие громкие. Хотя он в углу, ему слышно меньше.
Вот уже пустая бутылка «Гиннеса» перед ним. Ни в одном глазу. Бывает. Перенервничал. Но нестерпимо захотелось в клозет. И так бывает.
Направился к буквам WC, там где два треугольника, один вверх острием, другой вниз. Но по пути зашел в какую-то дверь (как-то раньше он ее не замечал).
Круглая сцена. Ритмично дубасит какая-то электронная музыка, громко, почти невыносимо, как это у них принято. И — вспышки, вспышки, вспышки. Красное, зеленое, синее, оранжевое, черт знает какое, глазам больно. Электрические цвета. Но на круглой сцене для танцев никого. К чему тогда музыка? И тут он увидел мальчика лет семи, который ходил кругами по сцене, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Мальчик раскинул руки и принял форму креста. Он изображал самолет, жужжа себе под нос.
Он постоял и посмотрел на мальчика.
Потом вернулся к своему столу.
По-быстрому выдул еще бутылку «Гиннеса». Все стало на свои места. Повело. Англичанин из динамиков кончился. И оттуда же, где раньше был он, запели-заиграли «писню». Калына. Верба.
Он слушал писню, вкушал ее, отдавался ей, как вконец изголодавшаяся по мужику тискаемая баба.
Опять пришла весна.