Прощание с ангелами - страница 9
Удачно кончил. Аплодисменты.
В толкотне Катя пробилась к нему. Тронула, чтоб другие не видели, его руку и тихо сказала:
— Я сегодня дежурный воспитатель.
У нее была своеобразная манера сообщать ему о своих желаниях.
— Мой отец, — сказал Николай, притиснутый к нему, — был бы очень рад, если бы вы зашли к нам.
Интересно, почему Костов надумал пригласить его перед самым отъездом?
«Я не хочу получать хорошие отметки».
«Я не это имел в виду, сказано же тебе: я не это имел в виду».
— Вы придете? — спросил Николай.
— С удовольствием, — ответил Томас, — разумеется, что за вопрос.
И сам на себя рассердился за необычайную готовность, с какой принял приглашение.
Франц разоблачался в ризнице с нарочитой медлительностью, тянул время, он хотел знать наверняка, что мать уже ушла, что она не ждет его больше. Когда они вместе ходили по улице, она всякий раз повисала у него на руке. Он не ценил подобных изъявлений нежности. Сегодня по дороге в церковь она бежала рядом в своем узком черном костюме. «В черном ты кажешься стройней», — говорит Ганс, — и в узконосых туфлях на шпильках. «От этого у тебя ноги кажутся длиннее», — говорит Ганс.
Она висела на нем, словно боялась потеряться.
«Лучше бы нам поехать на машине, как, по-твоему, Франц? Не глупо ли так бегать?»
Ей было неловко, до ужаса неловко. Она сгорала от смущения. А он все убыстрял, все убыстрял шаги.
«Патер не любит, когда к церкви подъезжают на машине».
«Боже мой, Франц, да не беги же ты так».
Все четыре дня, когда они вместе ходили к ранней обедне, она будила его одинаково:
«Пора, мой мальчик. — Чмок в лоб, чмок в щеку. — Пора, мой мальчик».
У нее были мягкие влажные губы. Он пытался уклониться от их прикосновения и, однако же, всякий раз ждал его, надеялся угадать, чем они занимаются вместе — Ганс и его мать. Она близко подходила утром к его кровати, тонкая рубашка застегнута доверху, блестящие черные волосы рассыпались по плечам. Вот и к Гансу она подходит так же близко. Еще ближе.
Патер Бондзак снял затканную золотом епитрахиль и перекинул ее через спинку стула.
Молодец он, подумал Франц. Ему было жаль патера. Неизвестно почему, может быть, потому, что старик так тщился быть современным и не догадывался, зачем все они приходят вкусить благодати — парни только ради девушек, девушки только ради парней. Он даже не видел, как они подрались прямо здесь, в ризнице, он, Франц, и тот красивый блондин — канонарх на молодежных службах. Из-за дурацкого звания — старший служка. Это кое-чего да стоит — прислуживать в воскресенье. Под взглядами сотен людей, сидящих на скамьях, преклоняющих колени в нишах, стоящих у колонн.
«Kyrie, eleison».
«Christe, eleison».
«Kyrie, eleison».
Господи, помилуй.
Церковная служба — как театральное представление, Не надо было ему браться за это.
— А разве ваш класс не уехал вчера в Париж? — спросил патер.
— Нет, на Фирвальдштеттское озеро.
— Ах да, в Париж — старшие.
Франц натянул пуловер поверх рубашки и опустил его до самых бедер.
Они обменялись взглядами.
«Почему ты перестал доверять мне?»
«Чего вы все от меня хотите?»
— Париж, — сказал патер и засмеялся, внося раскованность в их напряженные позы, — Париж — это привилегия выпускников. А чем тебе Швейцария не по вкусу?
— Не люблю групповых поездок.
— Принципиально или только в тех случаях, когда группу возглавляет штудиенрат доктор Штойбнер?
— Принципиально.
Он ответил резко, неприветливо, и патер Бондзак укорил себя за такой провокационный вопрос.
Почему он заговорил о Штойбнере? — подумал Франц, вешая в шкаф красное суконное облачение. Но все равно отвечать так резко не следовало, ведь именно в этой неприятной истории, отголоски которой докатились даже до министерства культуры, не говоря уже о том, что телевидение сделало из нее передачу для обозрения «Репорт», так вот, в этой самой истории патер горой стоял за него и почти демонстративно доверил ему пост старшего служки.
— По-моему, тебе надо снова войти в состав редакции.
Ах, вот куда дует ветер.
— Ты ведь знаешь, — продолжал патер, явно силясь показать, что до сих пор не отрекся от своей точки зрения, — я осудил этот случай о «Дисципулусом», о чем прямо заявил директору.