Прощание с детством

  Они приехали в конце августа, новые соседи. Молчаливая дверь, скрывающая пустые комнаты, чужая своей таинственной неприступностью, вдруг оказалась распахнутой настежь. Ходили какие-то люди, сильные, кряжистые, одолевали узкие лестничные проемы, и пустые коридор и комнаты пополнялись чужими шкафами, диванами, коробками, сваленными в общую кучу. Ревел на улице большой грузовик, и суетливые женщины кричали в проем лестниц, пересчитывая багаж и свою старую жизнь.

  И в разгар беготни, кряхтенья, проверок, примет ли квартира в себя древний тяжеленный комод, появилась Она. С горшком, в котором изнывал от тесноты толстый ствол с листьями, и школьным портфелем. В клетчатой рубашке и джинсах, штанины которых были закатаны как манжеты у рукавов. У нее были короткие - до мочек ушей, ровно обстриженные темно-каштановые волосы. И смелая улыбка. А еще она готова была дать сдачи, и это читалось на ее лице.

  И звали ее Дина.

  Ее окликнули - ее отец, высокий и спокойный, огласил зычным уверенным голосом: 'Дина, передай маме, чтобы книги сразу проносили в комнаты!' и она ответила звонко и свободно: 'Хорошо!'

  А потом посмотрела на меня.

  'Значит, тебя зовут Дина', - сказал я, наверное, уже чувствуя в ней какие-то понятные и приятные мне свойства. Не просто еще одну девчонку, что живет по соседству, играет в куклы и, не замечая, проходит мимо. А необъяснимое родство, созвучность чего-то там, что скрывается за привычками, характером и волей.

  И она, скорее всего, поняла это в первое же мгновение, только не сразу признала, проявляя маленький твердый характер.

  Дина тряхнула короткими волосами прямо перед моим лицом и прошла в свою квартиру.

  На следующий вечер по случаю новоселья соседи устроили большой пир. Мои и Колькины родители, стесняясь, заходили другом за другом в тесный от вещей коридор, слушали объяснения, что все еще не распаковано, перепутано в спешке - радушные гостеприимные извинения за беспорядок, и сами смущались. Бабушка и мама Дины бегали из кухни в комнату, нося тарелки с едой, вилки, рюмки. Потом вместе с ними стали бегать наши мамы, и незаметно оказалось, что, пока мы сидели и косились друг на друга, а больше всех - отцы, они там все перезнакомились и занялись перечислением, кто какие оценки носит из школы, и всякими другими дурацкими разговорами.

  Нас посадили с краю, и мы оказались рядом: Дина, я и Колька. Взрослые звенели рюмками и охаживали большой рифленый графинчик, в котором булькала их любимая гадость, а нас задобрили компотом. Вишневым компотом из большой трехлитровой банки, в котором были ягоды, совсем без косточек, так что, их можно было набирать полный рот, не боясь за зубы.

  Тогда мы и познакомились по-настоящему.

  Дина тоже любила вишневый компот. Еще она каталась на велосипеде, на подлинном спортивном, с тормозами на руле и специальными накладками для ног на педалях; он стоял разобранный где-то в коридоре. Она не любила играть в куклы, и носила в портфеле, чтобы точить карандаши, настоящий столовый нож.

  Она была своей, девчонкой-кладом, девчонкой-товарищем и, не сговариваясь, мы приняли ее в свое братство. Ну, не совсем, приняли, просто стали считать ровней себе.

  Еще через день мы встретились случайно. Она, как и я, шла заправлять сифон для газированной воды. Такой пузатый, оплетенный ремнями баллон из толстенного стекла с ручкой и носиком на металлическом набалдашнике.

  Я не очень любил ходить туда, через пустырь, на задний двор дальнего магазина, где в маленькой будке священнодействовал толстый продавец в белом халате. Идти было далеко, и всегда перед небольшим окошком толпилась очередь.

  В этот раз все оказалось не так - совсем быстро и весело. Говорила, она, говорил я, мы примеряли сифоны друг к другу, восторгались сиропом в узкой колбе с краником, который, соединяясь с пресной водой, преображал ее в невозможное объедение - и оказалось, что дело сделано, пора возвращаться.

  Продлевая минуты, я повел ее дальней дорогой, показывая наши с Колькой потайные места: стройку, которая была огорожена худым забором и котлован, отвесные склоны которого уходили в бездну, а из нее вздымались острые пики железных прутьев и бетонных надолбов.