Проверка на твердость - страница 22

На территории военного городка алкоголь был категорически запрещен. За нарушение строго наказывали. «Пьяный солдат не боеспособен», — говорил «Спасская башня». Он повторял это при каждом удобном случае и в этом вопросе шуток не допускал. За распитие спиртных напитков наказывали беспощадно — арестом с отправкой на гауптвахту. Все в полку знали об этом. Но, несмотря ни на что, пиво в казарме пили, и не только когда мучила жажда и хотелось освежиться глотком-другим. Каждая бутылка, принесенная в военный городок, рассматривалась как дар божий — не более и не менее.

На этот раз для комнаты № 3 пиво доставили Эгон Шорнбергер и Йохен Никель. Для этой цели Эгон взял у Кернера футляр от гобоя. В нем можно было незаметно пронести пару бутылок. Для Никеля умелец Бруно Преллер соорудил устройство, с помощью которого свободно проносили мимо дежурного еще пару бутылок.

В настоящее время тайник был полон. Кошенц заплатил за пиво в качестве оплаты проигрыша, и его должны были выпить перед отходом ко сну. Поэтому прибытия дежурного унтер-офицера в комнате № 3 ожидали с особым нетерпением.

Тем временем в ванной раздалось журчание воды. Эгон Шорнбергер полностью открыл кран и с наслаждением плескался в ванне. Неподалеку от него возвышалась целая пирамида бутылочек, коробочек, пакетиков. Так было каждый день. Он рассматривал купание в ванне как священнодействие. Жидкость для волос, зубной эликсир, крем для лица, масло для массажа кожи. Он использовал полный набор, не забывая ни флакончика, ни коробочки. Он так погружался в свою гигиеническую обработку, что время переставало для него существовать. Его товарищи по комнате давно привыкли к тому, что он ложился спать после всех.

— Как всегда, самый последний, — сухо заметил унтер-офицер Бретшнейдер, вошедший в ванную в пижаме. — Куда вы запропали? Я вас искал.

Шорнбергер сразу взял насмешливо-агрессивный тон:

— Вы что, хотели спросить, как пишется амфибия, или…

Бретшнейдер не попался на удочку. Неделю назад он обратился к абитуриенту с вопросом, как пишется это иностранное слово. Сейчас он понимал, что допустил ошибку. С равнодушным видом он собрал свое белье и начал бриться.

— Я только хотел спросить, не сыграете ли вы со мною партию в шахматы?

— Я смотрел телевизор. — Шорнбергер с любопытством взглянул на унтер-офицера.

— Сыграем завтра после ужина?

— Я согласен. — Эгон Шорнбергер опрыскал себе под мышками какой-то пахучей жидкостью и, прежде чем продолжить разговор, посмотрел на дверь. Ему не хотелось, чтобы их кто-либо слышал. Его голос внезапно утратил агрессивные нотки. — Я все хотел вас спросить. Так, строго между нами и не coram publico.

Унтер-офицер Бретшнейдер насторожился.

— Ну и в чем дело? — спросил он.

Шорнбергер помедлил.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы меня неправильно поняли. Меня это волнует, но…

— Говорите же наконец! — Бретшнейдер опустил бритву и внимательно посмотрел на Шорнбергера. Необычная медлительность абитуриента заинтересовала его.

— Ну, чтобы меня в последующем не называли штурмовиком… Вы солдат по профессии?

— Да. — Бретшнейдер почувствовал, как у него под пеной заныла левая сторона подбородка.

— Не приходит ли вам иногда мысль, что вы не нужны?

— Почему?

— То есть не кажется ли вам, что ваша профессия становится ненужной вроде деревенской кузни на Лейпцигской технической выставке?

Унтер-офицер едва заметно покачал головой.

А Шорнбергер говорил со все большим волнением:

— Я просто себе не представляю, как может человек выполнять работу, которая вскоре никому не будет нужна и которую человеческий разум через некоторое время будет считать анахронизмом. По крайней мере, в Европе.

— В настоящее время мы с вами коллеги по профессии, — промолвил Бретшнейдер и посмотрел в зеркало.

Тема, которую затронул Шорнбергер, была ему ясна и понятна — его рука с бритвой увереннее заскользила по подбородку.

— Я состою на этой службе недобровольно! — заметил Эгон Шорнбергер.

— Однако вы несете службу добросовестно и с неплохими результатами.

— Спасибо! Для меня это своеобразная переходная ступень от детства к возмужанию. Воинская дисциплина несет в себе что-то полезное, что остается на всю жизнь. Знаете, что проповедует мой старик? Я думаю, вам тоже понравится. Только в армии, говорит он, становятся настоящими мужчинами! И, поверьте мне, я вынужден с ним согласиться!