Проводники Света - страница 20

«Моё это, моё! — навка-водяница выпустила юношу, норовя схватить украшение. Свет рыбки озарил её зелёные, а вовсе не чёрные, волосы и полупрозрачную кожу, сквозь которую просвечивали кости и внутренности. — Отдай мне, отдай!»

Отринув падавшую на него темноту бесчувствия, Колояр из последних сил рванулся ввысь, толкая, пиная, разгребая воду. Вверх! вверх!! вверх!!!

Навка билась рядом, пытаясь сорвать подвеску, но рыбка чудесным образом уплывала, увёртывалась, выскальзывала из тонких, сине-прозрачных пальцев.

Но юноша ничего этого уже не видел: что есть мочи, почти в беспамятстве, он устремлялся всё выше и выше — к воздуху! к небесам! к Неге!..

А сверху, сквозь тонкое пыльное кружево облаков, всё так же ровно светила Луна. Её бледный лик недвижно и бесстрастно смотрел, как с громким плеском расступилась река, и на поверхность, бешено ударив руками, вырвался юноша. Сумев уцепиться за мостки, он последним, чудовищным, усилием вытянул тело на доски и распластался, содрогаясь и кашляя, изо рта потоком изливалась вода.

Очнулся Колояр только под вечер следующего дня. Он лежал дома, не на своей обычной лежанке, а на полатях, в дальнем углу избы, где спят только зимой, весь в поту, горячий и мокрый, в голове туман, грудь горит, тело ломит, будто оглоблей отходили. Словно сквозь сито увидел он, как у постели возникла сестрёнка и, радостно заорав: «Очнулся!», выбежала вон. Юноша попытался сесть, но не смог и вновь откинулся назад, на шкуры, переводя дух и ловя обрывочные воспоминания, как чуть не захлебнулся в пруду. Навка-водяница! Нечеловеческая сила, чёрные очи, полупрозрачные руки, облако волос, зелёных в золотом сиянии рыбки… Колояр ощупал грудь — оберега-подвески не было! «Отдай мне, отдай!» — звенел в голове голос.

Возле палатей появилась матушка с мокрым полотенцем в руках и, что-то бормоча, присела рядом. Колояр хотел спросить, не она ли сняла с него рыбку, но не смог вымолвить ни слова, а только застонал.

— Тише, тише, мой хороший, береги силы, у тебя жар!

Она обтёрла сыну лоб и щёки, потом кликнула дочку, и та принесла дымящуюся кружку.

— Вот, выпей отвар, — матушка осторожно приподняла ему голову и влила в рот горькую жидкость.

Колояр скривился и хотел отвернуться, но не тут-то было!

— Давай, давай! — мать и не думала отпускать его голову и тыкала в губы кружкой, пока не заставила сына проглотить всё до капли.

А попутно рассказала, что нашел его утром младший братишка, на мостках, в беспамятстве. Долго тормошил, но привести в чувство не смог и прибежал за помощью к старшим. Когда принесли Колояра домой, он весь горел в лихорадке, долго метался, вскрикивал, но в себя так и не пришёл. Сбивали жар уксусом и мокрыми полотенцами, потом ведунья Негода велела как можно дальше от двери положить, сухой сбор принесла и мазь, сразу грудь ему натёрла, и после полудня он стал потихоньку успокаиваться, потом задышал ровнее и вроде уснул.

— А отвара, она велела, обязательно за сей день трижды по полкружки выпить, так что глотай, сыночек, не ропщи, хворь сильная! Ещё ночью, видно, напала, вот ты и побрёл к реке — снохождение от лихорадки — Негода сказывает, такое бывает, особливо, ежели Луна полная или к тому на подходе… Белогора нашего вспомнила: он, мол, всегда в полнолуние сам не свой становился…

Протолкнув последнюю порцию горькой, воняющей полынью жидкости, Колояр обессилено откинулся на меховые шкуры.

— Расскажи, матушка!

— Что?

— Про Белогора.

— Да ты ж и так вроде знаешь…

— Что в лес ушёл, знаю, а почему?

— Да как бабушка твоя Ладимира, жена его, померла, так и ушёл… сын его, тятя твой, к тому времени на мне уж женился, а других детей у Белогора не было: померли все, кто малым, а кто вообще во младенчестве, — удерживаться не за что, а он ведь всегда чудаковатым и нелюдимым был. Ладимира порой жаловалась, что ночами он ускользает и по лесу волком рыщет… А потом и саму её там, в лесу, мёртвой нашли. Ни ран на ней никаких, ни следов, от чего скончалась? Негода, помню, долго над телом бормотала-бормотала, да и выдала: от испуга, мол, сильного, сердце у Ладимиры лопнуло, она к пращурам и отправилась… Вот же диковина какая — сильная баба ещё была, не хворая, немочью и пустыми страхами отродясь не страдала, а поди ж ты!..