Прозрачная маска - страница 44

— Садись.

Дочев осторожно присел на кровать, и сделал это так, что меня охватил страх: «Мы никогда не сможем спать на одной постели». Он показался мне утомленным. Я отправилась в ванную комнату и принялась разрушать копну на своей голове.

— Ну что, причесалась?

Он вошел в ванную, и в зеркало я видела, как он приближается. Все зеркало заполнило его лицо, на котором были одновременно и робость и решительность, готовые в любой момент осуществиться крик или удар. Оглушило меня неожиданное объятие, пронзительное, как вой сирены или нечто похожее на гонг, прозвучавший внутри. Когда я открыла глаза, увидела, что он лежит, зарывшись в мои волосы, глаза у него прикрыты, веки вздрагивают в нервном тике. Я опустилась на его руку. «Мне хочется спать». Больше мне ничего не хотелось. Я куда-то проваливалась — так человек засыпает — и чувствовала, что прижимаюсь… «Как ребенок, нашедший свою мать».

Потом мы тихо смеялись, чтобы не слышали соседи.

— Меня сделает дедом, а тебя — бабушкой…

— А отец?

— Отец в заграничном плавании, где-то в Сингапуре… Ребенок может появиться раньше…

Мы вышли из гостиницы, сели в машину, чтобы куда-нибудь поехать. Было темно, его плечи вздрагивали во мраке, мы сидели молча, боясь взглянуть друг на друга. Он включил радиоприемник, и из динамика полилась старинная песня.

— Слышишь? «Ты моя судьба».

— И ты — моя.

Тогда я в первый раз поняла, что мы двое играем в этой игре с неравноценными вкладами. Так было и с Николаем. Только я на этот раз выступаю в роли скряги. Мне хорошо, а я не могу поверить, что тот, с кем мне будет еще лучше теперь, придет. Да, верь и надейся — как невесело говорил один юморист.

— Куда тебя отвезти?

Ох, эти мужчины! Все говорят одни и те же слова. То же мне сказал Румен в первый вечер и отвез меня в общежитие. Так же говорил и Николай, когда мы встретились в первый раз. Только у него не было машины, и он спрашивал, куда проводить. Трое мужчин, которые говорят одинаково. Или это один мужчина, воплощенный в трех лицах? Как любой болгарин, я питаю слабость к троице. Если не получилось с первым, не выйдет и со вторым. Но с третьим обязательно получится. Христо Дочев был третьим.

— Куда хочешь.

Он был удивлен моей сговорчивостью.

— Хорошо.

Весь вечер говорили о ремонте, о покупке мебели. Жевали бутерброды, измеряя сантиметром стены, записывали размеры и спорили, где поставить кроватку для ребенка. Квартира у Христо была большая, запущенная и пустая. Кровать была только в одной комнате. Старая, с пружинным матрацем, кровать, накрытая солдатским одеялом. Одна набитая ватой подушка. Но шторы были из дорогого плюша.

— Сюда в прошлом году приходила одна женщина… Я уж было согласился… Как человек, обреченный на тяжелую операцию, когда у него нет другого выхода. Это она купила шторы. Однажды ко мне обратились с мебельной фабрики. Позвонили прямо в управление. Гарнитур ваш готов, сообщили, к сожалению, не было птичьего явора, как хотела ваша жена, но темный малахит тоже неплохо. Отказался от заказа. Отказался и от женщины. Думаю, она так и не поняла причину… А была умная. Врач-стоматолог.

Его откровенность не вызвала ответной откровенности с моей стороны. Я продолжала измерять стены, а Дочев стоял столбом в пустой комнате. Обхожу его, боясь прикоснуться, чтоб не взорвался. Но задела. А после этого долго плакала и говорила сквозь слезы. Наутро подушка была мокрая от слез, а я чувствовала себя здоровой.

— Имеются два кандидата в убийцы, — этими словами встретил меня Ларгов, поспешно закрывая окно.

— Ты, кажется, счастлив?

— Счастлив — нет, но заинтригован. Оба добровольно признают свою вину, а один бьет себя в грудь и настаивает, что он убил Румена.

— Шеф… знает?

— Какой, Христо Иванов — Большой?

— ?

— Так звали Акрополиса еще в военном училище. А его настоящее имя Христо Иванов Дочев. Он был самым высоким на курсе… Доложили ему. Знает.

Знал, но мне ничего не сказал. Может, считает мое участие во всей этой истории неуместным, но из деликатности не хочет отстранять? Или просто следует указаниям высшей инстанции? Или ему просто приятно, что я здесь, но при одном условии: чтобы его люди не посвящали меня в ход разбирательства? Вспоминаю, когда я спросила его, что он думает по поводу убийства Румена, он улыбнулся и сказал: «Об этом я говорить не могу».