Прозрение. Спроси себя - страница 31

стр.

Действительно, там меня словно ждали. Паровозов много, а грузчика два. Какой-то усач в галифе поговорил со мной, направил в общежитие. Это был старый вагон. Я переспал на голой полке, а утром влез в брезентовую куртку и стал кидать уголь в тачки, которые потом везли по мосткам и опрокидывали в паровозный тендер. Навсегда запомнился первый заработанный суп из гороха и кусок ржавой селедки с огурцом. Через три дня грузчики взяли расчет и повели меня на станцию к бойкому вербовщику. «Этот с нами поедет. Записывай». Вербовщик похвалил ребят за помощь и, глядя на меня, отчеканил: «Поедем строить тракторный гигант. А место ему уготовано в Челябинске. Может, слыхал? Нет? Ну, увидишь. Поначалу определим в землекопы. Жалованье по выработке. Обеды по талонам. Житье в общежитии. Дорога за наш счет». Потом открыл тетрадку, послюнявил карандаш и спросил: «Фамилия?»

Тут меня осенило: «Ты теперь другой!» — и, вспомнив, как звали кондуктора, я ответил: «Ярцев Дмитрий… Николаевич…» Так меня и записали.

Дмитрий Николаевич отпил глоток холодного чая.

— Ну а с Челябинска тебе все известно.

Некоторое время молчали.

— Дмитрий, свари кофе… А я позвоню домой, доложусь.

Когда пили кофе, Останин спросил:

— Мыши долго живут?

— Семь лет. — Дмитрий Николаевич пожал плечами. — Иногда десять…

— Это, Митенька, зависит от кошки. Всегда надо кошку в расчет брать. — Помолчав, спросил: — А Елена знает о Проклове?

— Нет.

— Понятно. Значит, Елену пока выведем за скобки. Где этот Крапивка сейчас?

— В больнице. Мне думается, ты поможешь написать заявление в прокуратуру?

— О чем?

— Обо всем… Решенный вопрос. Во всяком случае, для меня, Ярцева.

— А для Проклова?

— Писать будет Ярцев.

— Я Проклова не знал. Я могу судить только Ярцева. Не стану тебя обманывать. За тобой большой долг. Не каждому по силам оплатить такой долг. Ты — можешь. Ярцев богат. Хватит ли твоего богатства, чтобы рассчитаться за Проклова, решит суд. А я для тебя все тот же друг, что и раньше. Вадим знает? Ты говорил с ним?

— Да. Он сказал: «Если бы это случилось со мной, я бы не знал, как жить дальше».

Останин долго молчал, потом спросил:

— Что ты ответил?

— Сказал, что не хочу умирать.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Поезд увозил Дмитрия Николаевича в Полесье.

Он лежал в двухместном купе спального вагона, уставившись взглядом на верхнюю полку, пустую, незастеленную.

Бесшумный вентилятор, перемешивая тепловатый воздух, подувал ветерком.

Дмитрий Николаевич прислушался к перестуку колес и вместо обычного «та-та-та» уловил нескончаемое: «при-го-вор, при-го-вор…».

«Я еду в Полесье. Это похоже на встречу со смертью, — подумал он. — Почему похоже? Похоже — это нечто приблизительное. А здесь…»

Постучав в дверь, вошла высокая, в вышитой красивым узором блузке, проводница и предложила чаю.

— С удовольствием, — поблагодарил Дмитрий Николаевич. Он обрадовался, что ее приход оборвал неотвязные мысли.

Отпив несколько глотков, он услышал в коридоре:

— Кто желает заказать билет на обратный путь?

У Дмитрия Николаевича кольнуло в сердце. Он был единственным пассажиром, который не знал, вернется ли обратно домой.

И сразу возникло лицо Дорошина, когда тот сказал: «Я бы не знал, как жить дальше».

Потом была ночь.

Он принял таблетку снотворного, налил немного коньяку в горячий чай и выпил, не очень разобрав — вкусно это или нет, и повалился на диван с надеждой на сон.

Едва он задремал, как в купе появился Крапивка, потрогал Дмитрия Николаевича рукой и буркнул: «Лежишь, а я думал, убежал». И неслышно исчез.

Дмитрий Николаевич спал тяжело, тревожно.

Утром в окне замелькали одинокие домики. Поезд прошел мимо составов, стоящих на запасных путях.

За окном показались вагоны с решетками, с часовыми у дверей. И разом потускнел блеск бронзовой арматуры, исчезла полировка на стенках купе, а вместо занавесок на окнах обозначилась ржавая решетка.

Поезд замедлил ход.


Прежде чем переступить порог прокуратуры, он долго бродил по бульвару в центре города, продумывая предстоящий разговор.

Наконец, подошел к старому зданию с колоннами. Поднялся на второй этаж.

Прокурор вышел из-за стола, протянул загорелую руку.