Прозрение. Спроси себя - страница 43

Взглянув на его лицо, Останин сказал:

— Может, Байкал не выйдет, но Сухуми — гарантирую.

Дмитрий Николаевич хмуро усмехнулся.

Внезапный отъезд мог навести Елену на тревожные размышления. А если будет суд? Его-то не скроешь! И скрывать-то теперь бессмысленно. На мгновение подкралось чувство жалости к себе и подсказало неожиданное: если бы он умер до встречи с Крапивкой… Тогда в памяти Елены, Маринки и всех друзей он остался бы тем самым Ярцевым, которого они так любили. И к могильной плите с его именем пришли бы все, кому он успел сделать добро.

«Оказывается, иногда умереть вовремя — счастье», — подумал Дмитрий Николаевич. Но и это не было ему дано.

В Светлое добирались теплоходом до небольшой пристани Лесняки.

Дмитрий Николаевич опять всю ночь провалялся в бессоннице, только под утро задремал, уткнувшись в подушку.

Останин тихо прикрыл дверь каюты, взял фотоаппарат и поднялся на палубу.

Два пассажира сидели в плетеных креслах. Один из них — в широкополой соломенной шляпе — что-то оживленно рассказывал своему спутнику, но вдруг поморщился и громко объявил:

— Я чхаю!

И с удовольствием, вкусно чихнул. Затем разжмурил глаза и сказал:

— Я чхнул.

— Будь здоров, Микола, — пожелал спутник.

— Буду. — И продолжал свой рассказ про чью-то неудачную женитьбу. — Любовь — это же бездна…

Теплоход огибал береговую излучину. На песчаных холмах тянулся молодой березняк послевоенной посадки.

Останин засмотрелся и стал фотографировать.

Подошел Микола, спросил:

— Любуетесь?

— Дивные места. Глаз не оторвешь.

— Вы только мать-природу уважаете или, может, моего друга заснимете? Между прочим, герой, — заметил Микола.

— Чего мешаешь человеку? — вмешался спутник.

— Я деликатно, Трофим Никандрович.

— Ладно, Микола, отстань. — Трофим Никандрович смущенно пощипал рыжеватые усы.

Останин подсел к нему, представился:

— Останин, журналист.

— Ну, что я говорил? — воскликнул Микола. — У меня нюх на людей… За версту вижу, кто он и что он! Тут такое дело, что тебе добро и людям польза! Да ты не майся, Трофим Никандрович, я все сам доложу. Вы думаете, про героя я из бахвальства брякнул? Нет, уважаемый. Ему вчера третий орден Славы вручили. Так герой он или кто?

— Герой, — охотно согласился Останин.

— Про то и речь! А вот о себе слова не вымолвит. Молчит, как сирота. А, между прочим, орден этот за Берлин. Посчитайте, сколько лет награда хозяина дожидалась? Ну-ка? Никак не могли найти. А он, между прочим, человек известный — начальником цеха у нас на судоремонтном.

Трофим Никандрович все порывался уйти, но Микола цепко держал его за руку.

— Далеко плывете? — поинтересовался Микола.

— До пристани Лесняки, — сказал Останин. — Дальше на катере в Светлое. Я не один, товарищ в каюте.

— Так вот, хочу досказать! Есть у него фотография. Ну, живая картинка истории. Стоит Трофим Никандрович среди солдат на ступенях рейхстага. Усов, конечно, нет, но узнать можно. Я как увидел, все подпись его искал на колонне. А он мне говорит: «Когда мы подошли, спереди все было разрисовано. Пришлось с тыла зайти». Понимаете, он расписался, да вот подтверди теперь! Кабы не орден Славы — не поверили бы…

В Лесняках их ждал катер.

Белобрысый — грудь нараспашку — моторист спросил Дмитрия Николаевича, надолго ли он в их края, а потом сказал:

— Видок-то у вас… не первый сорт. Год назад другие были.

— Отосплюсь, позагораю, — неуверенно ответил Дмитрий Николаевич и почему-то вспомнил слова Останина: «Есть ли в прокуратуре зеркала?»

Останин разглядывал окрестные берега, щедрые на лесное добро. А Дмитрий Николаевич смотрел и ничего не видел — какие-то размытые сине-зеленые полосы текли по сторонам.

Катер шел быстро, с терпеливым старанием разрезая гладь реки. Два водяных отвала, вспоротых его белой острой грудью, пенились, оставляя за кормой глянцевую дорожку.

Вскоре показалось Светлое. И тут же длиннорукий моторист звучной сиреной предупредил Хромова. Давно сложился такой обычай приветствовать гостя.

— Славно, что приехали! Вот… — встретил друзей Хромов.

Прибавилось хлопот у Афанасия Мироновича Хромова. Ему и вставать приходилось пораньше, надо было принести к завтраку парное молоко и приготовить обед и ужин. Конечно, особых разносолов взять неоткуда, но Хромов очень старался, чтобы гости остались довольны.