Прозрение. Спроси себя - страница 46
Неделю Федор занимался оформлением пенсионных дел и прикидывал варианты новой работы. Первый день войны застал его в цеху — он был дежурным электриком. Может, и теперь возьмут по специальности? Люди помогут, поучат. Главное решить: здесь оставаться или ехать в другое место.
…Крапивка вспомнил, как его, тринадцатилетнего мальчишку, привели в суд в качестве свидетеля.
За оградой сидели бандиты. Судья, пожилой, с короткой бородкой, задавал вопросы, а Федя, сжимаясь от горя и страха, путано рассказывал про то, что случилось, и про третьего бандита, что убежал. Он знал его. То был Ванька Проклов из деревни Михайловки. Потом кудлатый бандит доказывал, что стрелял Ванька, а не он. Судья подозвал Федю к столу и, показав несколько фотокарточек, спросил: «Кто из них Проклов?» Федя ткнул пальцем в ненавистное лицо Ваньки…
Крапивка замотал головой, желая избавиться от тяжких воспоминаний, но лицо Ваньки снова возникло перед ним. Тогда Федор вскочил с кровати и подошел к распахнутому окну, за которым начинала таять ночь.
— Нет, надо уезжать… — сказал он себе и вышел в коридор.
На столе дежурной по этажу лежала стопка писем. Крапивка глянул на них и вдруг увидел свою фамилию. «Кто же это?» — подумал он. Обратный адрес не был указан.
Вскрыв конверт, Крапивка вынул письмо. Покачнулись, запрыгали строчки. Смазались. Неужели опять слепота?
Он испугался, даже тронул пальцами глаза. Ему было невдомек, что все от волнения. И читать он начал с трудом, постепенно смыкая слова в строчки и не сразу улавливая смысл.
Все было впервые.
Он глянул на подпись, В конце письма стояло:
«Твой фронтовой друг комбат Серафим Лучко».
Крапивка ухмыльнулся: он до сих пор таил обиду на комбата.
«Здравствуй, Федор Назарович! Попроси человека, который будет читать тебе это письмо, пусть не торопится, здесь каждое слово важно. Иначе боюсь, ты не поймешь, и останусь я перед тобой свинья свиньей, а то и хуже».
Крапивка, укорив себя за ухмылку, порадовался, что не надо никого просить читать.
«Долгое время я ждал ответа на мое письмо, но не дождался, — читал Крапивка. — Очевидно, ты обиделся за свою неудачную поездку в Москву. Конечно, ты вправе обижаться. А было так. За два дня до твоего приезда умерла моя мать, и я улетел в Красноярск, на похороны. Ключи от квартиры оставил племяннику и строго наказал, чтобы он тебя встретил и повез ко мне. Но восьмого мая он набрался с друзьями и весь день девятого дрых, забыв все на свете. Досталось ему, подлецу, от меня. Так что, Федор Назарович, извини, если можешь. Пишу второй раз, может, первое письмо не попало к тебе. Сейчас я приболел. После смерти матери худо мне, худо. Может, надумаешь, приезжай. Пока живы — надо встречаться».
Крапивка вновь прочитал письмо. И к грусти, навеянной бедой комбата, прибавилась тихая благодарность другу, который не забыл его. Теперь Федору не грозит расставание с Серафимом Лучко.
Обида, боль и сомнения уходили.
Он вдруг ощутил прикосновение чего-то живого, чего не знал уже давным-давно.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
— Горько! Горько! — настойчиво взывал Анатолий, белобрысый моторист катера «Быстрый», и, скользнув взглядом по лицам гостей, взмахнул руками — мол, поддержите, братцы!
За столом оживились. Особенно старались подружки невесты, кричавшие налаженным хором: «Го-о-орько-о!»
Жених и невеста степенно поднялись — опять доказывать, что им вовсе не горько.
Свадебное веселье нарастало.
Звучали привычные тосты за любовь и счастье Аленки и Евгения, пожелания долгой жизни их родителям, которым теперь внуков нянчить придется. Но все говорилось от души, с шуткой и озорным присловьем, вспомнили даже старую песню «Чтобы жить-то нам не маяться, а прожившись — не спокаяться».
Дмитрий Николаевич сидел рядом с Хромовым.
Афанасий Миронович пил мало, понимая, что на свадьбе хозяйский глаз должен быть трезвым. А еще он дал зарок не осрамиться перед Дмитрием Николаевичем и напоминал о нем много раз. Постукивая вилкой по граненому стакану, просил всех утихнуть, ибо не речь он скажет, а отцовское спасибо от чистого сердца…
Аленка и Евгений сидели в красном углу, где Хромов повесил портрет Глаши.