Пшеница и плевелы - страница 17
Виконт д'Аршиак дерзнул спросить Государя: «Для чего в России ежегодно умножается число войск?» — «Для того, чтобы меня не спрашивали о том».
В одной из дворцовых зал на ковре, как на сцене, вместо кулис высокие ширмы, стулья, стол.
Государыне сегодня нездоровится; для нее идет без костюмов и без суфлера салонная пиэса барона Корфа «Белая камелия» из четырех действующих лиц.
Присутствуют: Государь, Государыня, великий князь Михаил Павлович и министр Императорского двора старый князь Волконский.
После спектакля четыре камер-лакея внесли стол с чаем, фруктами и холодным ужином.
Асенковой Государь, подойдя, сказал:
— Вы играли бесподобно.
Актриса сделала глубокий реверанс.
— Как это хорошо у вас выходит. Попробую и я.
Государь присел.
— А ниже нельзя?
Асенкова присела еще ниже. Государь засмеялся:
— Ну, уж извините: мне так не суметь.
Ласково потчует Императрица актеров. Михаил Павлович с улыбкой заметил, что Каратыгину не подходит фамилия: по росту он выше Государя.
— Сейчас увидим.
Император и трагик стали спиной друг к другу. Великий князь смерил их.
— Однако, Каратыгин, ты выше меня.
— Длиннее, Ваше Величество.
— А ты, Сосницкий, говорят, меня удачно копируешь. Ну-ка, представь.
— Не смею. Ваше Величество.
— Не умеешь?
— И не умею, и не смею.
— Вздор, слышать не хочу. Представь сейчас же.
Сосницкий встал, застегнулся, выпрямил грудь, приосанился, заложил большой палец за пуговицу фрака и голосом Государя сказал:
— Волконский, дать актеру Сосницкому тысячу рублей за усердную службу.
Государь расхохотался.
— Ну что ж, Волконский, исполни.
Пистолеты Кухенрейтера с двойным шнеллером; ствол вороненый, насечка золотая. Цена за пару со всеми приборами в ящике королевского дерева триста рублей серебром.
У молодого профессора Никитенки в левом кармане жилета под вицмундирным фраком круглая табакерка с портретом Байрона; в правом другая, с портретом Карамзина. Первую Никитенко достает при студентах, вторую при сановниках. Издали может показаться, что у профессора одна табакерка.
Между тем он нюхает из двух.
В громадном министерском кабинете жарко трещит исполинский камин, пылают три гигантских канделябра. Величавый хозяин с высоких кресел взглянул благосклонно на тщедушного профессора.
— Ваша докладная записка, любезнейший, обильна зрелыми мыслями. Но в ней нет руководственной идеи.
Никитенко покраснел. Грациозно поднявшись, министр подошел к камину и взялся за щипцы.
— Смотрите, что я делаю. Стоило немного помешать, и весь камин стал другим. Куда девались дымящиеся угли? Мы видим один мягкий и ровный жар.
Уваров вернулся к столу.
— Здравую государственную идею можно уподобить щипцам каминным. А русская идея отныне и до века: православие, самодержавие, народность.
— Ваше высокопревосходительство…
— Подождите, любезнейший. Народность наше вековое сокровище, с ним ничего не страшно. Монархическая власть в союзе с церковью может создать поколение просвещенное, благонамеренное и единообразное.
Уваров встал и вышел. Едва успел озадаченный словесник достать табакерку, как министр возвратился вновь.
— Итак, любезнейший, необходимо исправить ваш труд сообразно словам моим. Покажите табакерку. У меня пристрастие к подобным вещицам.
Никитенко, вскочив, поспешил исполнить желание начальника. И вдруг смутился.
Вместо сосредоточенно-строгого историографа на полированной крышке дерзко улыбался буйный певец «Чайльд Гарольда».
Но Уваров не сказал ничего.
В магазине русских книг Александра Смирдина на Невском проспекте продолжается подписка на «Библиотеку для чтения», журнал словесности, наук, художеств, критики, новостей и мод.
Кукольник живет в Фонарном переулке.
Ныне в его холостой неопрятной квартире сугубый беспорядок. На полу дешевые пестрые ковры, у окна медный треножник: не для фимиама, а для жженки; с потолка улыбаются бумажные фонарики, со стен подмигивают разноцветные свечи. На обеденном круглом столе графин водки, подносы с закусками, красное и белое вино, коньяк; дымится кулебяка.
Длинноногий толстогубый хозяин на председательском месте весело щурит заплывшие глазки, дымя чубуком. Рядом кругленькая пухлая фигурка Брю-лова: мраморный лоб в золотых кудрях, но лицо отекло; короткие ножки еле хватают до полу. По другую сторону хозяйского кресла хмуро кривится вогнутый, с тонкими губами профиль Глинки. Сегодня налицо все рыцари круглого стола: добродушный Платон, брат хозяина; в отличие от Нестора его называют Клюкольник; толстяк-художник Яненко, он же Пьяненко; театральный доктор Гейденрейх по прозвищу Розмарин и двое гвардейских поручиков: весельчак Булгаков и скромный Гайстер.