Пугливая - страница 14

— Расскажи мне, что произошло.

Я киваю.

— Это была автомобильная авария. Я…

Дело в том, что саму аварию я не помню. Вообще. Я помню лишь то, что выпил пару бокалов пива после футбольного матча. И отключился. Отвратительные звуки мнущегося металла и сирен. А затем очнулся в больнице в Рино, прикованный наручниками к металлической койке, у двери стоит коп. Врачи сказали, что, возможно, пройдёт некоторое время прежде, чем память вернётся, если вообще когда-нибудь вернется.

Прошло уже восемь лет, а я до сих пор не помню, какого черта сел за руль этой машины и поехал. Мой отец был алкоголиком. Он умер от печеночной недостаточности, когда мне было десять. Моя мама до сих пор любит крепкие напитки. Должно быть, у нас в генах заложено пить, пока не умрём.

Я не помню аварию, но хорошо помню её последствия, и вообще-то предпочел бы их не помнить.

— Ты что? — спрашивает Рэмзи, вырывая меня из воспоминаний.

— Я… выпил, сэр. Мне не следовало садиться за руль, но мне было семнадцать, и я был идиотом.

«Полным ебанутым идиотом», — хочу сказать я, но Рэмзи не любит, когда матерятся.

Плотно сжав губы, Рэмзи окидывает меня внимательным взглядом.

— Никакой выпивки, никаких наркотиков, и уж точно никакого вождения автомобиля. Ты находишь себе занятие, устраиваешься на работу, едешь домой, не притрагиваешься к алкоголю и держишь свою задницу подальше отсюда. Тебе ясно?

Я киваю.

— Да, сэр.

— Мне организовать тебе датчик слежения на лодыжке, чтобы ты не пил?

Я быстро мотаю головой.

— Нет, сэр. Я не собираюсь ничего пить.

— Когда Управление шерифа сочтёт нужным, ты должен будешь проходить выборочное обследование на предмет употребления алкоголя и наркотиков.

— Да, сэр.

— Бентли. Не лезь в неприятности, сынок.

— Не буду, сэр.

— Это твой второй шанс на честную жизнь. Не профукай его из-за какой-то слабости.

Я киваю. Я не профукаю.

— О чем, черт возьми, ты думал, садясь за руль с таким количеством мусора в крови?

Он имеет в виду огромную дозу Оксикодона, что бурлила у меня в крови, когда я, по всей видимости, отрубился за рулем.

— Понятия не имею. Я не помню.

Он задумчиво качается на стуле.

— Ты же знаешь, что тебе здесь не место, — говорит он.

Я ему не отвечаю, потому что уже не знаю. Когда-то давно мне хватало наглости думать, что я буду тем, кто разорвёт порочный круг и разрушит систему, но не теперь.

Он жестом указывает на дверь.

— Можешь идти.

Закусив внутреннюю сторону щеки, я поднимаюсь и, вернувшись в камеру, снова прокручиваю в голове эти слова. Пытаясь понять, как еще одиннадцать лет пребывания здесь сократились до семидесяти двух часов.

Настоящее время…

Шлёп.

Кто-то хлопает в ладоши. Резкий шлепок кожи по коже вырывает меня из глубокого сна.

Я открываю глаза и съеживаюсь от струящегося из окна резкого белого света. Идёт снег. Он искрится. Люди приравнивают снег к холоду, но отражаясь от белого снега под определённым углом, солнце может спалить вашу кожу дотла.

По случайному совпадению я тут же чувствую ожёг. Но отражающееся от снега солнце тут ни при чём.

Пара голубых глаз. Хмурый взгляд.

Дэймон. В дверях моей спальни, все еще сложив руки вместе, стоит мой отчим.

Вздрогнув, я втягиваю в себя воздух и сажусь; у меня кружится голова. На мне огромная футболка, попахивающая парнем, который трахал меня прошлой ночью. Стоящий передо мной отчим неодобрительно приподнимает брови.

— Доброе утро, — произносит он, с равной долей веселья и презрения. — Проснулась, наконец, тусовщица.

Я тру глаз основанием ладони. Чувствую себя разбитой, уставшей, словно меня переехали. Все тело кажется больным и вялым, голова словно набита ватой, и где-то на задворках сознания я помню, как глотала таблетки. Их горькое послевкусие всё еще осталось у меня на языке. Боже. У меня ноют запястья, на них проступают слабые синяки. Я беру правую руку в левую и насчитываю на ней пять синяков в форме пальцев, которые еще больше подчеркивают бледность моей кожи. Четыре с одной стороны, и один с другой. Четыре пальца и большой палец. Я задумываюсь, как их объясню. Если вдруг кто-нибудь спросит. Скорее всего, никто даже не заметит у меня коже этих отметин от больших, горячих ладоней, что крепко и неподвижно держали меня прошлой ночью.