Пуля не дура - страница 31
Усадив незваного гостя за удобный стол, Туманский поставил перед ним маленькую рюмку, затем приоткрыл дверцу одного из шкафчиков и, загородив телом его содержимое, принялся нашаривать обещанный Саше Филимоновым коньяк.
Пока он манипулировал, Макаров вытащил из сумки найденную на помойке бутылку и поставил ее на стол.
Надо было видеть вице-президента, когда тот, достав наконец, что искал, плотно закрыл ключиком дверцу и повернулся! Сначала на его лице появилось выражение недоумения, затем легкой паники и — в финале — откровенного ужаса.
Впрочем, надо отдать Туманскому должное. Смена фаз продолжалась не более двух секунд. Семен Михайлович, не глядя на Сашин сюрприз, поставил перед ним коньяк и, обронив «наливай сам!», отошел к окну.
Саша глядел ему в спину и молчал. Туманский потер шею и с удивлением произнес:
— До чего ж погода стоит прекрасная! Редкое для нашего города явление.
Саша не ответил, и Семен Михайлович, чуть помедлив, обернулся:
— Что же ты не пьешь? Сказал, наливай сам.
— Один сегодня выпил, правда, не коньяку, а «Смирновской» вот из этой самой бутылки. Так что если и отведать вашего коньячку, то только после вас. — Саша налил рюмку. — Прошу!
Туманский, запахнув халат, присел к столу и молча выпил.
— Деньги, Семен Михайлович, вы, ясное дело, не выбросили. Нехорошо покойника обирать, это мародерство!
— Странный ты шофер, Макаров, — глядя в глаза Саше, сказал Туманский и взвизгнул: — Хватит!
Он вынул из-под стола руку с небольшим никелированным револьвером. «Ствол» дрожал, но вообще-то Семен Михайлович выглядел молодцом.
— Ну вот, — рассмеялся Саша, — наконец-то!
— Перестань ржать, я не шучу! Отсюда ты не уйдешь!
— Уберите эту пукалку! Во-первых, вы промахнетесь — больно рука дрожит. Во-вторых, наш босс о ваших подвигах все знает. А в-третьих…
— Ни черта он не знает! — перебил Туманский. — Ему самому не жить. Подумал бы лучше о себе.
— Не дали мне договорить, что, в-третьих, есть еще Корчагин, который тоже у нас не последний, и скоро… — Саша взглянул на часы, — ага, очень скоро подъедет. Он точно ржать не будет, потому что история складывается пакостная. Два взрыва в порту, бомба в машине, из-за которой вы прикончили глупенького алкаша Борю Токарева… Мало?
— Токарев был не глупый, а жадный. А ты не будь глупым. Против твоего Филимонова такая сила стоит, что Корчагин, как узнает, предпочтет за ней пойти. Что и тебе советую, пока не поздно. Подумай, свет, что ли, клином сошелся на Филимонове?
— А вы всегда с теми, кто посильнее?
— Всегда! — с вызовом ответил Туманский. — Я не герой и не камикадзе.
— Ясно, ты подонок!
— Шеф твой подонок! — снова завизжал Семен Михайлович. — Кто Радкевича, вице-губернатора нашего, светлая ему память, угробил? Филимонов угробил! Думаешь, он меня, тебя или этого дуболома Корчагина уважает? Да он первый нас всех продаст, если что! Я про него столько…
Звонок в дверь прервал страстный монолог Туманского. Он замолчал на полуслове, разом осунулся, осел на стуле и умоляюще взглянул на Макарова.
— Лучше открыть, — посоветовал Саша.
— Я надеюсь, что наш разговор…
— От вас будет зависеть, от вас, Семен Михайлович.
Поколебавшись, Туманский бросил револьвер в ящик стола, махнул рукой и поплелся к двери. Саша встал и отправился следом.
— Милости прошу, заходите, Юрий Борисович, очень рад, — бормотал хозяин. Он очень хотел протянуть руку, но не решался и потому только по-японски часто и мелко кланялся.
— Где бы вы хотели расположиться, Юрий Борисович, в гостиной или в кабинете? А может, в столовой, закусить, так сказать?
— Закусывать не будем! — отрубил Филимонов. — В кабинет!
— Конечно, для ужина поздновато, а для завтрака… сюда, сюда попрошу.
Кабинет, как и вся квартира Семена Михайловича, был роскошен — кожаные кресла и диваны, дорогого дерева письменный стол, шкафы и прочая мебель, бронзовые бра и люстра, толстый ковер на паркетном полу и, конечно, «малые голландцы» в золоченых рамах.
— Неужели я тебе столько плачу? — оглядевшись, удивился Филимонов и по-хозяйски уселся за письменный стол.
— От батюшки, все от него, — развел руками Туманский и присел на краешек кресла. — Унаследовал, как говорится.