Пустая клетка - страница 3

На место отбывшей придворной знати наезжают купцы. Едва начнет спадать половодье на великой реке, придут караваны с севера: из Руси, из Булгара. На пристанях не протолкнуться. Из-за Бакинского моря приплывут корабли персов, арабов, шемаханцев. Наедут франки из Крыма, греки из Константинополя и Трапезунда, армяне, евреи. Из Великой степи придут хорезмские караваны. Закипят сарайские базары. Самая золотая пора для торговцев и ремесленников, посредников-миянчи, менял, хозяев харчевен и постоялых дворов.

С купцами приходят новости со всего света, товары, от обилия которых разбегаются глаза.

Придет зима, уплывут корабли, уйдут караваны. Вернутся из степи хозяева. И какой-нибудь «господин Балобан», который летом с важным видом закупает на базаре припасы на зиму, а потом лениво играет в тенечке в нарды с приятелями, снова станет простым невольником, который и на базаре-то появится только носильщиком при приказчике.

В ханском дворце остается всего несколько слуг и небольшой отряд нукеров во главе с эмиром. Служба не тяжела – стоять на воротах да объезжать город. Оставляют на лето больше ветеранов, которым уже тяжело мотаться по степям. Некоторые из них рубились еще под знаменами хана Тохты.

Даже городской Диван на лето пустеет – судьи тоже уехали с ханом. Для разбора дел оставляют только пару яргучи – знатоков Великой Ясы. Этого вполне достаточно. Обычно все вопросы решают приходские или базарные старосты, мусульмане ходят к своим кади. В Диван идут только с особенно важными вопросами, или когда кади и старосты не могут между собой договориться. Летом это случается редко. Пора горячая, и народу по судам таскаться некогда.

Вот и сейчас в Диване было малолюдно. У входа молча глядели на площадь двое стражников и диванный писец-битакчи, а в глубине двое седобородых яргучи от нечего делать переговаривались с главным городским кади. Он тоже обычно присутствовал в Диване, потому что чаще всего среди жалобщиков были мусульмане. Или вопросы касались каких-нибудь мудреных хозяйственных проблем, до которых Великой Ясе дела не было. Несмотря на ранний час, ученейший Бадр-ад Дин выглядел утомленным. Видно, яргучи ему посочувствовали, потому что кади старательно объяснял им причину своего усталого вида.

– Эта ночь называется Ночью Могущества и предопределения. В эту ночь Всевышний принимает решение о судьбах людей на следующий год. От заката до рассвета правоверный должен проводить в молитве. Сказано: «Они свои постели оставляют и взывают к Господу своему в страхе и надежде». Видели, какой особенно нежный рассвет был сегодня?

Яргучи уважительно молчали. Они уже привыкли, что у мусульман целый месяц идет пост и кади не пьет с ними чай. Благочестивый человек. Сейчас, когда стоят самые длинные дни в году и самые короткие ночи, трудно воздерживаться от еды и питья в светлое время. А теперь вот кади всю ночь провел в молитве.

Не зря хан Узбек возлюбил мусульман, всячески их ласкает и даже сам любит именовать себя султаном. По их обычаю.

Открылась дверь, идущая в Диван со стороны дворца, и стражник объявил о прибытии эмира. Все встали. Важно положив руку на рукоять сабли, вошел эмир в сопровождении своего помощника-наиба. Все почтительно приветствовали друг друга. На вопрос о новостях битакчи ответствовал, что с утра есть только жалоба от мусульман одного из приходов. Сегодня ночью некий франк, по всему видно, пьяный, приставал к женщинам, идущим по улице в гости. А потом вломился во дворик, где они с соседками ужинали, и бросил им на стол свиную ногу.

Яргучи осуждающе кивали. Явное богохульство, а значит, подлежит суду по Ясе. Да еще и стороны принадлежат к разным верам. Уже послали за жалобщиками и свидетелями. Дело, конечно, из ряда вон выходящее, но, может, удастся помирить стороны, не раздувать скандала.

Новость неожиданно заинтересовала эмира. Он быстро повернулся к наибу и сказал:

– Слышал?

Тот молча кивнул.

– Дождись-ка этих жалобщиков.

Судьи переглянулись. С чего бы это? Может, новый указ какой пришел насчет веры? Франки в последнее время так и вьются при дворе.