Путь усталости - страница 5
«Губ твоих румяных зрелый мед…»[13]
В.А.С.
Губ твоих румяных зрелый мед
Береги для радостных и чистых,
Но топи во мне неверья лед
Тусклым блеском глаз твоих лучистых.
Ласковая, боль мою уйми,
Слов не трать ненужных укоризны.
Просто в руки голову возьми,
Убаюкай песнями отчизны.
Память стран чужих и городов
Бременем тяжелым горбит плечи.
Эту пыль и сор пустых годов
Только ветер родины размечет.
Расскажи, какая там весна,
Так же ли голубоглазы дети,
Так же ли страны моей леса
Дышат дремной сыростью столетий?
Я давно и здесь и там чужой,
Я боюсь уйти из мира лишним,
Руку дай — за времени межой
Страшно нищим встать перед Всевышним.
Берлин, 1943.
СЧАСТЬЕ
Счастье наше вовсе не Жар-Птица,
О которой в детстве все мечтали,
Счастье — незаметная синица,
Что порхает по полям печали.
Все его мы ловим на дорогах,
Но оно дается в руки редко.
И пустует часто у порога
Припасенная для счастья клетка.
ПРАЗДНИЧНЫЙ ГОРОД
Крапал дождик, флаги метались,
Ветер капли хватал и нес,
Водяные щиты сплетались
Словно пряди твоих волос.
В этот вечер праздничный город
До краев был полон тобой.
Ты дышала, и таял холод,
И пьянело сердце весной.
Ты скользила по хищным скрипкам
В дымном мареве кабаков,
Растворялась в сумраке зыбком,
Исчезала в тенях домов.
И в душе моей окрыленной,
Унося бесценную кладь,
Мне хотелось все невлюбленным
О любви моей прокричать.
ИКАР
Скомканные, сломанные крылья
Тают, растекаясь, на песке.
Наклонились в каменной тоске
Тени скал над горестным бессильем.
Унесет отлив янтарный воск,
Перья белые размечет ветер,
Смерть твою оплачет летний вечер
Каплями холодных чистых рос.
Ты, искавший в дерзостном пареньи,
Солнечного, ясного венца,
Радуйся, вкусивши до конца,
Сладость терпкую самосожженья.
«Как трудно правду говорить в лицо…»
Как трудно правду говорить в лицо,
Как страшно тайное поведать миру,
Но ты, принявший честно в руки лиру,
Будь жертвенным поэзии жрецом.
Забудь о счастье временном мечты,
Не бойся пасть, чтоб ощутить паденье,
Плати самим собой за вдохновенье
И не беги щемящей пустоты.
Ты словно в муках обречен рождать,
Как мать дитя, но в миг его рожденья
Тебе дано его к груди прижать
В предельной радости освобожденья.
АКРОБАТКА
Лился колокола голос медный
Над осенним беспокойным морем,
Отходила поздняя обедня
В обветшалом каменном соборе.
Строгая латынь звучала важно,
Бился колокольчик монотонно,
Ты букет наивный роз бумажных
Положила на алтарь Мадонны.
В уголке, у стертого порога,
Опустилась, преклонив колени,
И ложились холодно и строго
На щеку ресниц косые тени.
И смотря на то, как ты молилась,
Вечная бродяга-акробатка,
Покаянно мысль зашевелилась,
Что в любви шутил я зло и гадко.
1940
«Все, что я называл искусством…»[14]
Все, что я называл искусством —
Мишура и ненужный хлам,
Человечьи простые чувства
Не умел я вверять словам.
Никогда никто не заплачет
Над моим чеканным стихом.
Знаю, надо писать иначе,
Всю красивость отдав на слом.
Пусть стихи станут проще, тише,
Пусть хромают в каждой стопе,
Но пусть каждый, кто их услышит,
В них найдет строку о себе.
К ним придумать хочу картинки
Для больших и грустных детей,
Что никак не найдут тропинки,
Заблудившись в душе своей.
И назло надменным пиитам,
Что словами бойко гремят,
Эти вирши набрать не петитом,
А как азбуку для ребят.
Мюнхен, октябрь 1945
ВЕСНА[15]
Почти неуловимый шорох —
И почка развернулась в лист.
Туман на влажных косогорах
Прозрачным кружевом повис.
Я слышу в соловьином треске,
В картавом карканьи грачей
И ободренья и насмешки:
«Еще вчера ты был ничей,
Сегодня ты бредешь полями,
Уже мечтая о своем,
Ты хочешь строить вместе с нами
Свое гнездо, свой новый дом.
Зови! Мани свою подругу!
Будь к встрече каждый миг готов;
Расставь, как птицелов, по лугу,
Повсюду западни стихов!
Пускай слова, веселой стаей
Из тесных вырываясь пут,
В прозрачном воздухе растая
Твои призывы унесут.
И та, чье сердце одиноко
И робко тянется к весне,
Тебя услышит издалека,
Прислушиваясь к тишине».
Мюнхен, 1946
ВЕЛИКИЙ ПОСТ[16]
Екатерине Голенищевой-Кутузовой
Постные суровые седмицы
В синеватой влажной тишине.
Фимиам молитвенно клубится,
Ввысь ползет по каменной стене
К куполу, где грозного Иеговы
Древний лик неумолим и строг.
Малости не знающий, суровый