Путь в рай - страница 16

стр.

Полоса мокрой земли закончилась, и на ровном участке они шли побыстрей, но Амад всё никак не мог согреться — задул аяз, предрассветный ветер, заставляя тело вздрагивать, а зубы — выстукивать дробь. Скорее бы взошло солнце, согрело!

В напоенном и слегка ожившем теле начала витать некая идея. Можно же и согреться, и утолить пусть не голод, но кое-какие другие желания.

Конечно, он уже не считал Сарисса своим рабом и не мог приказать ему встать на четвереньки, подобно какой-то козе, нет-нет! Он сперва заручится согласием, он будет очень деликатен — ведь ясно, что Сарисс культурный парень, и если и был гаремным мальчиком, то самое меньшее — у какого-нибудь важного господина, а вдруг даже у самого эмира (благословенно его имя, и он тоже оплот и наверняка истребитель!).

Произнеся про себя (на всякий случай) урезанное именование, Амад приободрился. Всё-таки он тоже не какой-то мужлан, повидал высший свет и знает обхождение.

Потому он прибавил шагу и, нагнав спутника, коснулся его плеча.

Слова как-то не сложились, зато обнажённые руки сплелись в одно мгновенье, губы нашли друг друга словно без воли хозяев. Тела их прижались друг к другу — то ли в поисках тепла, то ли от мальчишеской диковатой страсти — так плотно, будто их спеленали вместе — ни зазоринки не осталось!

Сарисс тоже дрожал и был холодный и твёрдый, как доска, пока руки Амада шарили по его телу, пока ноздри обнюхивали в поисках знакомого запаха.

Чем он пах, Амад не знал. Но это не был запах гарема, тесноты, сладкой еды. Нет, немного похоже на траву и на беленькие цветочки, когда их сорвёшь и они клонятся, умирают в слишком горячей руке…

Найдя — между шеей и плечом — этот запах, Амад зарычал.

Почему он почувствовал себя тоскующим зверем? Почему так зашлось сердце? Разве может быть больно от запаха?

Никогда прежде он не знал таких ласк, что обрушил на покорного Сарисса. Тот как будто растерялся сначала, но позже — обцелованный, обкусанный, вылизанный — тихонько охнул и принял Амада с такой готовностью, будто всю жизнь его ждал.

Кое-что Амад в этой жизни повидал, это правда. Разные мелочи в поведении Сарисса подсказали ему, что парень не из числа гаремных жителей. А то и вовсе девственник. Неуверенность, неуклюжесть там, где должна быть опытность и понимание, удивление самым простым вещам — всё это Амад находил в тех мальчиках, которые попадали к нему нетронутыми. Редко такое бывало, по пальцам одной руки перечесть.

И вот теперь ты.

Как быть ещё нежнее? Как сделать слаще? Как, милый?

Чтобы загорелось и сердце, и тело, растаял холод и пришло наслаждение…

Так? И ещё так? И так? Ого, да ты вошёл в охотку! Ещё?

Они катались по песку, схватившись как в драке, тёрлись друг о друга — кожу саднило, и холод был забыт напрочь. Какое там! Кровь кипела, губы кривились и дёргались, не в силах удержать стон, и уже не поймёшь, кто кем пахнет, резкий запах плоти, ставшей единой, — звериный, жестокий, древний, как этот древний мир!

Но и он однажды кончится.

Раскинув обнажённые руки, распластав тела, они парили в невесомом небе над пустыней и крупные искристые звёзды задевали их, проплывая мимо и сквозь…

Или они просто лежали на песке, засыпая, счастливые тем земным счастьем, которое однажды смыкается с небесным?

Спали недолго, а потом снова шли на звезду Гамагус, что ведёт на юг. Шагали до рассвета, потом уже брели, увязая в ставшем рыхлым песке.

Утром поднявшееся солнце открыло странное: из-под последнего бархана, который они преодолели, внезапно вынырнула белая дорога и ровной лентой сдвоенных плит устремилась к югу.

Странным было и то, что песчаные горы с запада, дойдя до дороги, обрывались как ножом обрезанные. На восточной стороне простиралась ровная земля, лишь кое-где припорошенная песочком.

Конечно, барханы протягивали к дороге мягкие песчаные лапы, но она резко отсекала их, не уступая каменного тела. Не умея взять дорогу поперёк, они наползали на неё вдоль, с севера, уже погребя под собой её часть.

Так и стояли Амад со спутником на вершине бархана, разглядывая удивительное.

Ох и непростая дорога! Верно, строили её магрибские колдуны-волшебники — не иначе!