Путь в рай - страница 17

Как бы то ни было, по дороге шагалось быстрее

* * *

Три высокие финиковые пальмы они заметили издали, а колодец (полный песка) — когда подбежали совсем близко.

Первые плоды Амад проглотил с песком и муравьями, хорошо хоть успел косточки выплюнуть. Укусил себя за палец, чтобы не сожрать всё враз. Первый голод утолять нельзя!

Терпеть надо. Сытость придёт позже.

Он повернулся сказать это Сариссу и увидел, что тот с невозмутимым видом отирает с финика грязь и сдувает муравьёв. Культурный человек.

Амад лежит в тени, под пальмой.

Во рту сладко. В животе приятно. Голова не кружится от голода. Ох и хорошо! Живы и сыты!

В полном довольстве он нащупал в поясе свой золотой и похвалил себя: не потерял! И три медяка на месте. Молодец Амад.

Он мечтательно поглаживал драгоценную монету, даже через ткань ощущая выпуклую надпись. Что же там написано? Вдруг какое-то секретное слово? Произнесёшь его, и монета удвоится! Увы, грамоте Амад был не учён. Не до того было.

Но, может быть, Сарисс знает? По нему видно, что он такую премудрость одолел. Спросить, что ли?

— Что написано? — протянул Амад спутнику своё сокровище.

Сарисс равнодушно скользнул взглядом по золотому диску:

— Именем Единого правлю я, Дашдемир, величайший из рода Амджурвов. Да благословен!

И ловко подбросил монетку, поймал одной, прихлопнул другой рукой, раскрыл обе ладони, и Амад увидел, что они пусты.

Пусты! Ах ты вор! Волшебник!

— Где деньги?! — чуть не кинулся он на обидчика.

Сарисс, улыбавшийся во весь рот, тотчас стянул его в нитку. Глаза потемнели.

— Прости. Я просто пошутил. Это фокус.

Он протянул невесть откуда взявшуюся монету.

— Золото не для шуток! За золото продают своих детей! Родителей! Мать продают, если не старая! А если старая, то за медь продадут! Убьют за него. А ты!..

Он схватил драгоценный динар.

Фокус! Знаем мы эти фокусы! На улицах Тара быстро таких фокусников вылавливают и…

Что с ними делают дальше, Амад не решился вспоминать.

На всякий случай попробовал на зуб — не подсунул ли хитрец подделку? Нет. Всё тот же любимый золотой.

Эх, совсем глупый он стал! Как можно довериться чужаку? Это всё сглаз!

Амад запрятал монету обратно в пояс. Поглубже.

Сарисс смотрел непонятно. Как будто издалека. Очень издалека, будто Амад стал очень маленьким. Как муравей.

— Прости, — наконец произнёс он.

Амад уже остыл и подумал, что негоже называть брата-дадаша обманщиком без всяких на то оснований. Ведь вернул же… Просто он не знает жизни.

— У меня только одна монета, — объяснил он. — Будут другие, я их буду раздавать. А эта — одна, первая, я её уважаю.

О том, что он рассчитывает, что этот динар покличет других своих братьев, не стал говорить.

Сарисс молча кивнул.

Но Амад помнил его взгляд и чувствовал некоторую неловкость.

— Я не хотел тебя обидеть. Ты очень честный. Может, потому что во дворце жил. Жил, да?

— Да, — ответил Сарисс без всякого энтузиазма.

Но Амада уже понесла волна воображения.

— В дворце, наверное, много таких, как ты. Там легко быть благородным и добрым! Там всегда все сыты. Все счастливы! Да?

— Нет там ни добрых, ни благородных. Их сжирают вечно сытые. Но и они несчастны.

Амад словно на стену налетел: что говорит? Как так? Дворец — это же почти рай!

Но Сарисс уже поднялся на ноги.

— Если пойдём сейчас, то к вечеру будем там. Там, где вода и деревья. Помнишь?

Некоторое время Амад шёл молча, потом догнал Сарисса.

— Где же тогда хорошо? Вот ты — где бы хотел жить?

Сарисс остановился. Обычно бесстрастное его лицо смягчилось, он мечтательно прижмурился.

— У моря.

— Что такое «море»?

— Это вода. Большая вода… Как небо.

Амад попытался представить себе много воды над головой. Выходило странно. Но раз Сарисс говорит…

— Там рай, да?

— Там море.

Ни к вечеру, ни к ночи, а только в самую-самую полночь дорога упёрлась в каменный горбатый мостик, перекинутый через полноводный ручей, и стали видны неровные отсветы огней. Мятущийся свет лампад едва пробивался сквозь густую листву, да доносился откуда-то непрерывный шуршащий шум.

Никакой охраны на мостике не было, что удивило Амада. Он прошёл первым, чтобы встретить возможную опасность, как подобает вожаку.