Путь в рай - страница 20

Не успел он оросить Сад Жизни, пристроившись к пальме, как его поймал слуга и со всем почтением потащил куда-то. Амад мог бы отбиться, но любопытство возобладало.

Как выяснилось, слуга вёл его в беседку.

Беседка была замечательная. Она стояла над потоком воды, была украшена цветами и колокольчиками, которые премило перезванивались под дуновением ветерка. Но ему сейчас было нужно нечто другое: неприметный кустик. Но слуга настойчиво тянул его внутрь. Амад со вздохом покорился.

Внутри всё было тоже очень красиво, да вот беда — роскошный резной трон оказался испорчен. Прямо посреди сиденья зияла большая дыра.

— Это не я, уважаемый! Я сюда не входил! — решительно заявил Амад.

Но слуга недвусмысленно дал понять назначение трона. Ах вот оно что! Но делать свои дела в одном и том же месте — верх бескультурья! Эх, глупая женщина, — колокольчиков понавесила, а от вони как избавиться — не подумала. Впрочем, дурного запаха не было. Колдовство? Ловушка?

Амад опасливо склонился над отверстием — вдруг да выскочит какой джинн? Но из темноты доносился плеск и журчание, пахло холодом и сыростью. Вода! Проточная вода! Ну и ловкачи эти мудрецы! Учёный народ! Как здорово придумали!

Уладив свои дела и поохав ещё раз над замечательным устройством, он с лёгким сердцем отправился погулять. В жизни не видел такой красоты! Если это не рай, то очень, очень близко! А может, всё-таки рай?

Сад Жизни удивлял его на каждом шагу.

Никогда прежде он не видел столько зелени и воды. Он шёл и вертел головой, до мелькания световых пятен, потом стал вертеться целиком, потому что тогда он видел и чувствовал больше.

Вот на лужайке под ивами расхаживают большие синие куры, таская за собой пучки огромных расписных хвостов. Амад узнал их по описанию: в Таре много рассказывали о дивных павлинах, живущих в саду у Сурхан-Саяды (чтоб его!).

А ведь дома, в Таре, он не очень верил в этих самых павлинов. Но вот один из них заорал, и Амад убедился — точно он, такие же отвратительные крики раздавались из-за стен ханского дворца. Так вот они какие — павлины! Красивущие! Но горластые.

Увидел он и розовых длинноногих цапель посреди пруда. Они стояли, стыдливо поджав ногу, отражались в чёрной воде, и когда одна из них распахнула широкие, полные алого света крылья, Амад рассмеялся от внезапного счастья и захлопал в ладоши.

Звуки не спугнули птиц — те не знали страха.

Возле другого пруда он просидел довольно долго. Там на поверхности лежали большие зелёные листья и между ними торчали огромные бело-розовые цветы, в серединке каждого цветка вроде что-то светилось.

Но Амада заинтересовали не они: в пруду обитали маленькие дэвы.

Дэвы — прозрачно-красные, с золотыми отсветами, висели в чистой воде, едва шевеля чудесными хвостами и крыльями. Маленькие круглые тела сверкали на свету и отливали перламутром. Наверное, эти дэвы — духи жемчуга, вон его сколько на боках! Маленькие нахалы обложились сотнями жемчужин!

Но едва Амад полез в воду — поймать хоть одного, юркие духи разбежались. Тогда он сел ждать, когда дэвы выйдут на берег. Но хитрые твари не спешили, наблюдая за Амадом из-под больших круглых листьев.

Он окликнул проходившего мимо слугу.

— Эй, уважаемый, кто тут живёт? — Амад указал на пруд.

— Рыбы, господин.

«Господин!» То-то же! А одел бы присланную коварной рани одежду, позарившись на новизну и прочность, потерял бы в чести.

— Как поют эти рыбы? Красиво? — поинтересовался он, помня о павлинах.

Слуга вытаращил глаза, но ответил:

— Рыбы не поют, господин. Они молчат.

— Угу. А когда они выходят на берег?

— Никогда, добрый господин. Они живут только в воде.

Амад кинул прощальный взгляд на недосягаемых рыб — те всё так же мерно обмахивались вуалями хвостов и таращили глупые глаза.

Да, нету в мире совершенства!

Скажи слуга, что этих рыбок называют золотыми, — проторчал бы Амад у пруда весь день в надежде поймать такую — ну хотя бы одну!

А так — повздыхал да пошёл дальше.

Скала открылась сразу — вся. Ещё минуту назад её скрывали густые кроны, как вдруг они расступились, и внезапно стал громким грохот и шум водопадов, поднялся и упёрся в небо каменный исполинский столб. Закручивался у его подножия ручей, сверкали радуги, брызгала и пенилась вода, а Амад стоял на обрыве тропинки, словно на краю мира, и не мог ни оторвать глаз, ни объять видимое.