Путешествие Феди Карасика - страница 38

Владимир Сергеевич и там, в Доме-музее, и после не докучал разговорами-пояснениями, понимал, что для Карасика главное не подробности, а важнее — почувствовать, унести в себе нужное настроение.

«Чайковский» медленно отошел от пристани, и Ленин стоял высоко на берегу, над Волгой, очень простой, очень обыкновенный человек, но человек, сумевший подняться и поднять других в атаку.

Через какой-нибудь час после отхода из Ульяновска «Чайковский» снова причалил к пристани. Федя, чтобы отметить свое пребывание и на этой неведомой земле, сошел на берег. Когда вернулся и из пролета смотрел, как матросы разгружают трюм, увидел на пристани Ольгиного отца Циклопа. И Марину. Рыжебородый подошел к Марине и, вытащив не то карты, не то какие-то открытки, протянул ей.

Вот спекулянт паршивый!.. Наверное, опять фотокарточки Наташкиного дяди продает. Циклоп и к Феде подкатывался:

— Ты бы, парень, мог и подзаработать на кусок.

— Еще чего! — вступилась за Карасика женщина. И тут же стала угощать Федю домашними пряниками, конурками…

А Родион и Ольга, Карасик видел, ходили с этими открытками по пароходу.

На открытках мужчины и женщины с прилизанными прическами и надписи: «Люби меня, как я тебя». И кому такие открытки нужны?.. Но Карасик наблюдал издали за Ольгой и Родионом, когда они с прибаутками ходили между полками и предлагали открытки пассажирам, видел — покупают.

Федя смотрит, как подошел к Циклопу матрос, взяв из рук торговца пачку, рассматривает. Смеется. Марина тоже смеется. Рыжебородый выхватывает свой товар из рук моряка и зло кричит:

— Чего смеяться-то, чего смеяться!..

Он уходит, почти убегает, наверно, ему особенно стыдно, что над ним посмеялась такая красивая девушка.

Пробравшись к себе в четвертый класс, Федя усаживается на полку старушки соседки.

— Посиди, Федя, посиди, — говорит старая тетенька, — а то ты так все где-то и блукаешь. Ноги-то, поди, от беготни гудят уж.

Она отчитывает Федю совсем как-то необидно, ворчит, как бабушка, которая обычно, если ворчит, значит, сейчас выложит какой-либо гостинец.

Старую тетеньку звать тетя Поля. Это она так сказала, чтобы Федя ее называл. А Федя не может ее так называть почему-то. Наверное, потому, что Федину маму звать Полей, и он не хочет, чтобы и еще кого-то называли таким именем. Хотя, в общем-то, тетя Поля, а вернее, бабушка Поля, добрая, и с ней Федя едет вроде бы вместе. А ведь никто ее не просил приглядывать за ним.

Как там теперь мама-то?.. Наверное, переживает. Это она только тогда храбрилась, а сейчас переживает за него — не случилось ли чего с Федей… А отец, наверное, уговаривает: «Чего раскудахталась, все будет в порядке, Федор уже не маленький». Феде вдруг становится жалко маму, ему хотелось бы отсюда сейчас крикнуть, чтобы она услышала: «Ну что ты, мама! Ничего со мной не случается!».

— На-ка вот, — сует Феде кусок белого сахара тетя Поля. — Чайку попьем.

— Да не надо, — говорит Федя, — не надо, тетя Поля…

— Бери, бери, нечего кочеврыжиться-то…

Вылетело все-таки это «тетя Поля», должно, потому, что Карасик думал в этот момент про маму.

Феде очень нравится мамино имя. Оно, правда, нисколько не похоже на другие имена, например, там Люся, Лена или Ира, Дина, Нина, Так зовут девчонок в их 5-м «А», а теперь в 6-м «А» классе. Эти имена какие-то непонятные, ничего не выражают. Маму отец иногда называет Полюшка. И тогда Феде видится пшеничное поле между Выездом и Морозовкой. Оно небольшое, но какое-то доброе, ласковое, колосья выше Феди. В пшенице можно играть в прятки, никто не найдет. А если зайти в нее, увидишь звездочки синих-синих васильков. Федя знает, что васильки — это сорняки, но все равно они красивые и нравятся Феде. Васильки — это глаза пшеничного поля, это мамины глаза, хотя глаза у мамы вовсе не синие. А светлые, мягкие колосья — это волосы мамы, хотя у мамы волосы черные…

— Тетя Поля, — спрашивает Федя Карасик, — а вы в Волгоград к сыну каждое лето ездите?

— Каждое-то не задается, детка, а раз в два года навещаю, — вздыхает тетя Поля.

Почему при этом тетя Поля вздыхает, всякому, может, и непонятно. И этому всегда под хмелем Циклопу непонятно. Только Феде рассказала она о своем сыне, к которому ездит в гости. Молодой он у нее совсем, восемнадцати лет. В сорок втором воевал в Сталинграде. Это тетя Поля так рассказывала про своего Костьку. Федя сначала не понял ничего, трудно такое понять. Уж потом разъяснилось все само по себе, когда тетя Поля дальше рассказала. Костька ее погиб, и ездит тетя Поля к нему на могилу. А так как не знает она, где его могилка, приходит к нему на площадь Павших Борцов.