Путешествие Феди Карасика - страница 37

Никогда не думал Карасик, что ему так повезет и он будет идти по земле, по которой ходил Ленин.

За Владимиром Сергеевичем, неторопливо, но споро шагавшим по улицам зеленого Ульяновска, Федя шел, представляя себе мальчика в форме гимназиста — так назывались до революции школьники.

— Ты знаешь, как назывался Ульяновск раньше? — остановился, поджидая Федю, Владимир Сергеевич.

— Знаю… Симбирск назывался.

— Ну, ну, — одобрительно тронул его за плечи бывший солдат. — А вот эта улица, по которой сейчас пойдем, — улица Ленина. На этой улице, вон туда смотри, дом семьи Ульяновых.

Немного волнуясь, оттого, что сейчас войдет в дом, где жил Володя Ульянов, Федя Карасик во все глаза смотрел туда, куда только что показал бывший солдат.

Когда подошли ближе, Карасик увидел самый обыкновенный дом в ряду с такими же по соседству, очень такой простой дом с окнами, добро смотрящими на улицу. Феде даже показалось, что дом этот чем-то похож на их дом в Песчанке. Нет, конечно, не буквально похож: отцова изба приземистей, а эта постройней, повыше. Но похожи родительский и этот дом каким-то знакомым, родным теплом стен, воротами, калиткой, предполагаемым уютом и еще чем-то необъяснимым.

Федя ничуть бы не удивился, если бы сейчас калитка, лязгнув железной щеколдой, выпустила на улицу человека в знакомой простой кепке, в темном костюме, открывающем впереди ряд пуговиц на жилете. Человек приглядывался бы минуту к Карасику, к Владимиру Сергеевичу, потом бы спросил: «Вы ко мне, товарищи?.. Ну-с, проходите, прошу вас…».

Отворив калитку и пропустив Федю, Владимир Сергеевич вошел во двор и остановился. Наверное, его тоже поразила обыкновенность всего вокруг.

Потом они ходили по комнатам, и снова Карасик словно забывался, и все казалось ему, что он вернулся домой. Такая скромная, и ласковая, бесхитростно открытая сердцу обстановка… Табель успеваемости Володи Ульянова… Федин отец однажды вывесил вот так над столом, где Карасик учил уроки, его табель. Только у Феди далеко не все отметки были такими, как у Володи. Карасик подумал об этом с сожалением, и еще он подумал с сожалением о том, что вообще он, Федя, не может научиться каждый день строго выполнять распорядок. Когда просыпается, любит поваляться в постели. А зубы чистит, если мама проследит за этим. Или вот как он уроки дома готовит. Сядет, раскроет тетрадь, учебник, а потом вспомнит, что в школе сегодня поменялись с Петриком рыболовными крючками, вылезет из-за стола и начнет привязывать проглотушку к леске. Через полчаса вспомнит про уроки, пойдет к столу мимо окна, увидит, как соседский мальчишка голубей гоняет на крыше, и будет смотреть. В общем, несобранный какой-то… Не то что Володя Ульянов.

Экскурсовод — девушка с черными косами — водила по дому сгрудившихся вокруг нее экскурсантов-пассажиров с «Чайковского» и рассказывала о Владимире Ильиче, каким он был в детстве. Федя постоял около кровати Володи, подошел к окну, из которого он часто наблюдал, как от Волги, от пристаней нелегко поднимались груженые подводы.

Когда снова вышли во двор, Карасик подумал, что здесь, наверно, Володя играл с товарищами в казаки-разбойники. Он даже посмотрел по сторонам, куда бы спрятался перед атакой он, Федя, если бы принимал участие в игре…

Когда возвращались по зеленым тенистым улицам Ульяновска на пристань, встретили направлявшихся к Дому-музею Ленина пассажиров с «Чайковского». Среди них, обвешанный фотоаппаратами, вышагивал Наташкин дядя.

— И здесь деньгу не хочет упустить, гад, — услышал Карасик произнесенные сквозь зубы слова обычно сдержанного Владимира Сергеевича. — Ну ничего, скоро мы поговорим, — пообещал бывший солдат.

А Ираклий Аввакумович, увидев солдата, словно сбился с ноги и поотстал от впереди идущих, будто хотел спрятаться за спины от взгляда Владимира Сергеевича.

Карасику очень хотелось узнать, о чем собирался поговорить с фотографом бывший солдат, но он сдержался, понимал: Владимир Сергеевич, если бы нужно было, сам рассказал. Может, бывший солдат не хотел разговором о фотографе отвлекать Федю от мыслей о Володе Ульянове?