Путешествие Феди Карасика - страница 41

«Вот как он мое хвастовство слышал?» — похолодел Федя.

«Чайковский», подруливая, осторожно приближался боком к пристани. В воду сверху полетели хлебные корки, семечки, еще что-то. И началась веселая забава. Утки, что называется, сломя голову, кидались за подачками, чуть ли не на лету хватая длинными приплюснутыми клювами куски хлеба, глотали их целиком. Они стремительно бороздили воду у носа парохода. Гуси, не теряя достоинства, держались за утками. Эти не лезли в общую свалку, вежливо, без спешки выгибали длинные шеи за корочками, причем только тогда, когда они падали совсем возле них.

— Я хлеб принесу! — не выдержала Ольга.

Через минуту из рук Феди и Ольги тоже полетели в воду куски хлеба. Пассажиры верхней палубы и нижней, все, кто мог, торчали теперь у перил и принимали участие в кормлении птиц.

— Смотри, смотри, Федя, маленького обижают! — закричала Ольга.

Маленький обшарпанный утенок-подросток отчаянно сражался за хлебную корку. У него отнимали куски взрослые утки, клевали его, щипали. Он то удирал от них, то снова бросался в самую гущу свалки.

На утенка все обратили внимание, и когда он, удирая, отплыл в сторону, все стали бросать хлеб только ему. Утки, смекнув, в чем дело, ринулись к отвергнутому ими. Но малыш уже не хотел быть с драчунами, он снова удрал в сторону, и снова к нему полетели куски хлеба.

Все время стоянки продолжался базар на воде. А когда «Чайковский», дав прощальный гудок, отвалил от причала и, пятясь, кормой стал выходить из узкого заливчика, утки долго еще плыли вслед за ним, словно провожая в дальний путь. Гуси не провожали, они остались, сохраняя свое гордое гусиное достоинство, у берега.

Федя и Ольга видели, как чуть поодаль от утиной стаи покачивался на волнах маленький утенок, поглядывая по сторонам бусинками глаз и время от времени взмахивая обшарпанными, еще не окрепшими, как следует не оперившимися крылышками.

— Это он нам машет крыльями, — догадалась Ольга и тоже стала махать утенку: — Эй, утенок, до свидания!

Когда Федя и Владимир Сергеевич вошли в ресторан, они увидели в пустом зале бритоголового. Он сидел за столиком, перед ним выстроилась батарея бутылок с жигулевским пивом. Карасик было уже направился к столу в противоположном углу, подальше от этого фотографа, потому что испытывал к нему чувство брезгливости. В этот момент Владимир Сергеевич громко спросил:

— Здравствуешь, Ираклий Аввакумович?

Бритоголовый не растерялся, он внимательно посмотрел на бывшего солдата из-за батареи бутылок и, считая, что его поприветствовали, ответил, приглашая:

— Здравствуйте… Садитесь за компанию…

Загремел стулом, стоящим рядом, выдвигая его из-под стола. Суетливости в движениях нет, даже наоборот, немножко излишне медленная аккуратность.

Владимир Сергеевич, к удивлению Феди, принял приглашение: направился к фотографу. Поразмыслив, Карасик сел за другой стол, с интересом наблюдая, что же будет дальше. Ведь он не ожидал, что бывший солдат знаком с Наташкиным дядей. Правда, Владимир Сергеевич как-то сказал насчет родни… Это в тот вечер, когда Полифем собирался устроить драку и когда кто-то с верхней палубы остановил его… Этот… Ираклий… Ба! Ну конечно, это же, значит, он, фотограф, остановил тогда драку! Еще бывший солдат повторил потом его имя: Ираклий Аввакумович… Но ведь Владимир Сергеевич не мог видеть, кто там стоит сверху?..

Тем временем за столом, где сидели бывший солдат и этот самый Аввакумович, происходило следующее. Бритоголовый налил в фужер пива, придвинул Владимиру Сергеевичу.

— Извините, но любопытство меня разбирает, откуда вы знаете мое имя-отчество?

— Я вчера вечером на корме услышал его.

— Ах да! — почему-то очень быстро догадался фотограф. — Этот Мишка! Мы ведь из одного села с ним едем! Спутался с цыганами и вообще, оказывается, мужик дурной, так и тянет от него тюремщиной… Некоторым образом приходится шефствовать.

— Разве он сам не цыган?

— Вот уж никак не похож! — засмеялся Ираклий Аввакумович. Как-то сразу перестал смеяться: — Откуда-то мне ваше лицо знакомо… Не подскажете?..