Путешествие Феди Карасика - страница 53

стр.

С берега за ними наблюдали мальчишки, с пристани — тетя Поля. Тетя Поля следила за Федей, который уже протянул руку, чтобы ухватить за ручку подплывающую корзину. В этот момент Гришка и дернул Карасика за ногу еще раз. Не удержавшись на бревне, Федя свалился в воду.

Эта минута была отмечена оживлением на берегу, выражавшим восторг перед храбростью Гришки, и новыми возгласами тети Поли на пристани.

— Да что же это такое, люди добрые!..

Гришка, стянув Федю в воду, отплыл в сторону метра на два и, выпучив глаза, ждал, как будет реагировать его противник.

«А ты, к тому же, и не из храбрецов!» — догадался Федя.

Примерившись к плавающей лохматой голове, Карасик булькнул под воду и под водой пошел на сближение. Ткнув головой Гришку снизу, Карасик ухватил его за ноги и потянул. Федя почувствовал, как отчаянно стал отбрыкиваться Гришка ногами. Руки в ход он не пускал, они нужны были ему для того, чтобы держаться на воде. Федя еще раз потянул Гришку за ноги. Решив, что хватит с него, Карасик отнырнул в сторону и выплыл на поверхность.

Первое, что он увидел: Гришка, словно мельница крыльями, махал руками по направлению к берегу. Федя догнал уплывшую за эти минуты корзину и, придерживая ее одной рукой, другой стал подгребать к бревну.

Неизвестно, что за это время передумала тетя Поля, но когда Федя вытащил по бревну корзину, с таким блеском отвоеванную у «врага», она уже несколько успокоилась и, обняв Карасика рукой, как сына, повела к одежде.

— Одевайся, Феденька, одевайся… Я уж подумала: лучше б трешку отдать, а то и впрямь утопят мальчонку… вон их сколько на берегу!..

— Еще чего! — бодро сказал Федя Карасик. Сейчас он чувствовал себя не то чтобы каким-то особенным героем, но Одиссеем — да.

Гришка все-таки крепко саданул его под водой по голове, когда брыкался — вон какой здоровый детина! Вылез на берег и орет Феде, потрясая кулаком:

— Мы еще встретимся, еще встретимся!

И Карасику слышится, словно уже не с берега, а откуда-то со всех сторон или, может, еще откуда, из завтрашнего дня, из послезавтрашнего и совсем из далекого дня:

— Мы еще встретимся!

— Ну что ж, раз объявил себя борцом, будешь драться, Карасик, — вдруг очень явственно сказал кто-то голосом солдата дяди Володи. Нет… Это — голос отца послышался Феде.

Федя даже обернулся. Но рядом стояла тетя Поля и больше — никого…

«Уж прямо и «борцом», — мысленно возразил он. — Смех один… Гришка и плавать совсем не умеет. Такого победить — не великое дело». И все-таки Карасик, надевая брюки и куртку, чувствовал себя распрекрасно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Про белые булки, соблазнившие Карасика

Во-первых, надо поесть. Вот ведь чудак: предлагала же тетя Поля позавтракать, так нет, отказался, заскромничал. Теперь один остался. Тетя Поля на маленьком пароходике — у пароходика высоко, гордо задран нос, а корма опущена — уехала со своей корзинкой, которую спас Федя. Уехала куда-то в свою деревню. Деревня эта называется Березовка, тетя Поля не раз называла ее. Тетю Полю Карасик теперь никогда не встретит. Но он будет помнить ее долго, может, всю жизнь. С последним знакомым человеком по пароходу распрощался Федя. А сам «Чайковский» тоже уже отвалил от причала, пошел на отдых, а потом будет готовиться в обратный рейс.

Совсем один остался Федя на пристани. В руках — портфель, в котором синяя кружка, майка с трусами да листы бумаги, предназначенные для поэмы «Санитарка Маруся».

Пожалуй, в каком-то отношении даже хорошо, что у Карасика нет багажа, а то тащись с ним, мучайся! Вот только поесть неплохо бы. Федя нащупал рукой в трусах четырехугольничек маминой пятерки и обмер: пятерка-то как тряпка стала. Он и забыл о ней, когда подныривал под Гришку, когда спасал корзину. Теперь пятерка-то никуда не годится! Что он, Федя, будет делать без денег в чужом огромном городе? На что он купит железнодорожный билет, чтобы доехать до Гороховца? А потом и есть так хочется…

Расстегнув пояс у штанов, Федя добрался до заплаты-кармашка в трусах, выдернул суровую толстую нитку. В руке его лежала во много раз сложенная, волглая пятерка. Карасик расправил бумажку на ладони и тяжело вздохнул: кто ее вот такую возьмет у него?.. Никто.