Путешествие Феди Карасика - страница 56

У дверей вокзала Карасик увидел военного. В начищенных сапогах, в портупее поверх гимнастерки, военный посматривал вокруг, курил, наверно, он единственный человек здесь, кто все решил и уже все знает, и ему незачем бегать.

Военный бросил в урну папиросу и, повернувшись, пошел, чеканя шаг, в дверь вокзала. Не решился Федя подойти к нему.

— Евдокия Ивановна, пошли в кассу, билеты продают, — услышал Карасик и, повернувшись на голос, увидел мужчину с бабкой. Мужчина вел под руку бабку.

«Пойду за ними к кассе», — решил Федя.

Касса находилась в соседнем зале. Когда окошечко освободилось и мужчина с бабкой отошли в сторону, Федя спросил:

— Тетенька, на Гороховец когда поезд отходит?

В окошечке показалась веселая физиономия лысого старичка:

— Это кто тут мяукнул?..

Федя покраснел от неловкости, что назвал старичка тетенькой. Он почему-то решил, что кассирами обязательно работают женщины. А увидеть, кто сидит, Карасик не успел.

— Мне в Гороховец надо, — смущенно сказал Федя.

— В Гороховец, говоришь?.. Через десять минут, третья платформа, билет — четыре рубля восемьдесят копеек.

Федя вытащил деньги из кармана. Четыре рубля у него были, а вот восемьдесят копеек… Где их возьмешь — восемьдесят?

— Ну что… не хватает? — спросил старичок. — Беги к мамке, пусть еще денег даст… Да быстрее, а то опоздаешь.

Федя отошел от кассы, вышел на перрон. Десять копеек не хватает. Если бы одну булку купил, хватило бы. Зачем надо было две покупать?.. А теперь вот что делать? Где взять эти десять копеек?.. Через десять минут поезд уйдет… Уже, наверное, не через десять, а через семь минут… «Беги к мамке». К маме бежать — тысячи километров!

Сев на скамейку в скверике, Федя загрустил. Он совсем растерялся. До сих пор его положение ни разу не было таким безнадежным. Из-за каких-то десяти копеек Карасику придется… Что придется теперь ему — Карасик даже не мог придумать. Не станет же он просить недостающий гривенник у встречных, у незнакомых людей! Он лучше погибнет.

Стихи из «Одиссеи» всплыли в сознании помимо Фединого желания и пропали — не до них сейчас Карасику, не до стихов.

Поднявшись со скамьи, он услышал зовущий гудок паровоза.

«Наверное, это тот, что отходит на Гороховец», — безо всякого интереса подумал Федя и направился от вокзала к мосту, через который он сегодня шел. Зачем? Федя и сам не знал. Он шел обратно к мосту, к пристани, а значит, ближе к маме. Потому что вперед идти не мог — не хватало десяти копеек. Ну а что он будет делать на, пристани?.. Федя и сам не знает.

У сходней его, Фединой, пристани, насвистывая «чижик-пыжик», стоял, облокотившись на перильца и прищурившись, что должно было выражать явное его превосходство, Гришка. Он на этот раз был одет и обут, и даже его грязно-войлочная шевелюра имела более или менее пристойный вид. Из-под куртки у шеи треугольником выглядывала вылинявшая, старенькая, но все-таки тельняшка.

«Моряк», — иронически подумал Карасик, вспомнив, как Гришка махал руками, удирая от него к берегу. Федя как-то собрался внутренне, готовясь к бою. Ясно, этот Гришка на суше сильнее Карасика и поплотнее его и выше. Однако не будет же Федя отступать, позорно бежать от противника, не приняв боя…

— Эй, гражданин бухгахтер, в командировку, что ли, приехал? — выпрямился навстречу Карасику Гришка и зачем-то засунул глубоко в карманы штанов руки.

Бухгалтером он обозвал Федю, наверное, за то, что у Феди в руке портфель.

— Не бухгахтер, а булгахтер, — решив не уступать Гришке, ехидно поправил Карасик, даже не заметив, что поправил его тоже смешно. Впрочем, Гришке в этом трудно было разобраться. Загородив дорогу Карасику, он удивился:

— Ух, какой грамотный!.. — склонив голову набок, спросил: — Не скажешь, сколько дважды два?..

Он явно зарывался, этот Гришка. Ну что ж… Карасик крепче сжал ручку портфеля, в котором лежала не только мягкая булка, но и железная кружка. А Гришка продолжал, напирая грудью: