Путешествия пана Вроучека - страница 39
Меценат опустился да колени и, простерев руки к владельцу балахона, торжественно возгласил: – Пред вами верховный жрец лунной поэзии, наш архипророк, имя которого надлежит произносить лишь стоя на коленях, наш величайший гений, самый одаренный мой питомец и поборник моих поэтичeских идей Солнцевит Облачный!
Лазурный шепнул Броучеку: "На колени!" – и сам поспешил пасть перед Облачным ниц.
– Как же! Буду я еще ползать на коленях перед этим чучелом! – прогудел себе под нос наш герой, настроение которого окончательно испортилось, Облачный, словно благословляя, простер руки над коленопреклоненной парочкой и снисходительно молвил: – Встаньте, друзья! Сердечно приветствую тебя, драгоценный Лазурный! Прими мои искренние поздравления в связи с выходом твоего нового сборника.
И он благосклонно потряс руку менее маститому поэту, который, заикаясь, лепетал что-то о беспредельном счастье и безграничном восхищении.
Пана Броучека Облачный удостоил лишь небрежным кивком, но в его взгляде сквозило любопытство.
– А теперь прошу вас,– сказал меценат,– немного подкрепиться, прежде чем соберется весь мой Парнас.
Лицо пана Броучека несколько просветлело.
Все сели за стол, и Чароблистательный пододвинул к каждому вазу с цветами.
– О, сколь сладостный аромат! – восторгался Облачный, нюхая цветы.
– Райское благоухание! – вне себя от восторга нахваливал Лазурный, делая то же.
– А-а-а!..
– А-а-а-а-а!..
– Надеюсь, моего гостя с Земли удовлетворит этот скромный букет? обратился Чароблистательный к пану Броучеку.
Тот опять был мрачнее тучи и лишь метнул на букет остервенелый взгляд.
Между тем меценат, молитвенно заломив руки, обратился к Облачному: Полагаю, ты не посетуешь на меня, досточтимый гений, если я покорно тебя попрошу доставить моим гостям и мне божественное наслаждение декламацией твоих новых стихов. О, пади же вместе со мной на колени, землянин, и умоляй корифея духа, чтоб он хотя бы единым лучом своей поэзии озарил твое грубое земное существо!
Пан Броучек лишь скривил рот в усмешке.
Но поэт, видимо, не обратил внимания на злое выражение его лица, ибо, снисходительно кивнув пану Броучеку, извлек из своей мантии пухлую рукопись и произнес: – Не хочу отказывать тебе в минуте возвышающего приобщения к поэзии, несчастное создание! Я прочту лишь первые сто газелей из моего сборника "Звездные туманности".
И он с места в карьер принялся читать,– его голос дрожал, лицо пылало, глаза увлажнились. Лазурный и меценат слушали затаив дыхание – казалось, они вкушают райский нектар; временами оба блаженно вздыхали, возводили в экстазе очи горе или же осушали слезы блаженства, поблескивавшие на их восторженных лицах.
А пан Броучек едва сдерживался, чтобы снова не взорваться, и лишь втихомолку давал выход своему негодованию: "Ей-богу, меня кондрашка хватит! Готов побиться об заклад, и адесь червячка не заморишь! Пока это пугало дочитает свою звездную глисту, ноги протянешь от голода и злости. И впрямь эти еле… слезницы (слезницы! Честное слово, не знаешь даже, смеяться или плакать над подобной бессмыслицей!) – и впрямь эти слезницы куда как подходят для такого угощения! Кровавыми слезами хочется плакать от этого лунного гостеприимства!" Чтение "Звездных туманностей" было прервано появлением нового лица, облаченного в такую же мантию, как и автор поэмы.
Чароблистательный вскочил, восклицая: – Нынешний день щедро дарит меня счастьем! Взгляните, сколь редкостный гость ступил под благодатную сень моего дома!
Вместе с Лазурным он порхнул навстречу вошедшему и опустился перед ним на колени. Пан Броучек тоже сделал несколько шагов по направлению к дверям, полагая, что лучше всего ретироваться из Храма искусств в какой-нибудь лунный ресторанчик.
Но как раз в эту минуту меценат обернулся к нему и негромко произнес, опасливо поглядывая на Облачного: – Перед тобой, землянин, наш архипророк, верховный жрец нашей поэзии, первый лунный гений Ветробой Звездный!
Теперь и Облачный сделал несколько шагов вперед, чтобы поприветствовать коллегу. Встреча пиитов первого разряда была весьма трогательна. С выражением беспредельного восхищения пали они на колени, затем принялись поднимать один другого, затем отскочили в разные стороны и, раскинув руки, бросились в пылкие объятия, тиская друг друга с такою силой, будто намеревались расплющить свои грудные клетки; потом снова схватились за руки, судорожно жали их и неотрывно смотрели друг другу в заплаканные глаза, наклоняли головы то вправо, то влево,-словно желая разглядеть коллегу со всех сторон и навеки запечатлеть в своей душе дорогие черты.