Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован» - страница 20

и «базой мировой революции»[64]. В параллель с этими планами поэтапной победы социализма (сначала «в рамках одной страны», а затем «в мировом масштабе») могут быть поставлены и мечты Прушевского о башне в середине мира, которую построят после «общепролетарского дома» уже для «трудящихся всего земного шара». Таким образом, удвоенный «общепролетарский дом» размышлений Прушевского — «единый дом» в центре города / «башня в середине мира» — несет печать актуальной для времени политической полемики и отражает теоретические предпосылки социализма как новой организации жизни, исключающей зло и страдания. Поэтому «общий дом пролетариату» — прежде всего идеальное сооружение, предназначенное для счастья всех людей. Значимо то, что к возведению его артель строителей так и не приступила.

Однако у социализма существует не только идеальный, но и реальный аспект. И реальное «здание социализма» в жизни все же строится. Одновременно оно поднимается и в платоновской повести. В «Котловане» есть еще один «дом», который обычно рассматривают как разновидность «общепролетарского»: вскоре после своего прибытия в Город Вощев наблюдает за строительством неизвестной башни (обратим внимание на эту деталь: тоже башни). Она-то и имеет черты реально строимого «здания социализма».

Эта башня отчасти построена: «рабочие шевелились равномерно, без резкой силы, но что-то уже прибыло в постройке для ее завершения» (26). Наблюдение за строящейся башней позволяет Вощеву осознать побочный эффект «строительства» (фрагмент, сокращенный писателем на стадии правки машинописи): «Не убывают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки? <…> Дом человек построит, а сам расстроится. Кто жить тогда будет?» (26, 184). Мысль о негативных последствиях и бесчеловечном характере «социалистического строительства» еще более резко и наглядно выражена в словах Сафронова. Постройку «общепролетарского дома» он описывает так: «Мы все свое тело выдавливаем в общее здание (зачеркнуто. — Н.Д.) для общего здания» (41, 213). Идею этих фрагментов Платонов повторяет неоднократно, создавая картину почти телесного перехода людей в возводимые ими сооружения.

На эмоциональном уровне образ понятен: так как в нищей стране не было ни средств, ни ресурсов, «строительство» (социализма, страны, городов, промышленности и пр.) осуществлялось только за счет колоссального напряжения сил «строителей». Они трудятся с утра до позднего вечера, часто по ночам и в выходные дни; работают до изнеможения, а изнемогают до смерти; отдают «общему дому» всю свою энергию, изнуряют и калечат тело. И только так «здание» сооружается — из самих строителей, превращающихся в «строительный материал». Языческими корнями социализма объяснил М. Золотоносов такую строительную практику, назвав строителей «общепролетарского дома» «строительной жертвой, принесенной в настоящем во имя будущего». Любопытно, однако, что в столь необычном восприятии «социалистического строительства» Платонов не одинок — для человека 1920-х годов это было, видимо, общее чувство. Комментируя соответствующие фрагменты «Котлована», М. Золотоносов приводит свидетельство одного из представителей того поколения, к которому принадлежал и Андрей Платонов: «Весь трагизм нашего поколения в том и заключается, что оно было дважды строительным материалом, дважды — лишь средством, а не целью, не самоцелью. Но пришло время — и в сознании современника идет обратный процесс»[65]. Критик развивает эту мысль: «Для Платонова время пришло к концу 20-х годов: именно тогда он и ощутил весь „трагизм поколения“, всю безнравственность „строительной жертвы“».

Живой строительный материал — только одна из особенностей реального «здания социализма». Следующий поворот аллегорического сюжета посвящен котловану под «здание» и некоторым чертам фактического, а не воображаемого процесса «строительства».

Строительство «общепролетарского дома» начинается с рытья котлована. Однако скорость работ не устраивает начальство («темп тих»). Для увеличения темпов строители, оставив котлован, переходят в овраг, потому что «овраг — это более чем пополам готовый котлован». Когда же в «овражном котловане» «маточное место для будущего дома было готово», вновь недовольное начальство решает, что масштаб дома «узок» для будущего счастливого пролетариата, и отдает приказ разрыть маточный котлован вчетверо больше. Пока приказ дошел до строителей, эта цифра еще увеличилась («в шесть раз больше»): «темп» снова оказался «тихим». Даже не начав строить дома, строители оставляют и второй, «овражный котлован», чтобы помочь коллективизирующейся деревне. Завершается повесть возвращением на котлован не только самих строителей, но и колхозников, которые тоже «в пролетариат хотят зачисляться». Поэтому котлован вновь начинают разрывать — еще шире и глубже.