Путёвые записки - страница 17

А ведь ложки ещё и падают. Казалось бы — поднял и помыл, ан нет. В «чёрных» лагерях и на «малолетке» за подобный проступок зека могут переселить жить отдельно. Ведь по полу ходят в той же обуви, что и в общественном туалете. А по «арестантским понятиям» прикосновение к чужой моче или калу — это «зашквар». Поел такой ложкой — и до свидания!

Вроде бы странность, однако не будь подобных правил, многие зеки и ели бы с пола. Банальная гигиена, но на языке, понятном даже малолетнему преступнику.

В «красных» лагерях от жизни «по понятиям» зека отучают ещё на карантине. Отношение к подобным нюансам в таких лагерях попроще. Но и там некоторые осуждённые всё же стараются соблюсти хоть какой-то минимум «порядочного арестанта». А такой априори не будет есть одной ложкой с теми, кто чистит канализацию, «крысятничает» или доносит операм на других зеков. Но именно с такими персонажами и приходиться сидеть в «красной» колонии за одним столом, именно с ними и едят общими ложками.

В нашем до мозга костей «краснознамённом» лагере основная часть заключённых тихонько побурчала насчёт общих ложек и, опасаясь расправы, послушно встала в очередь за баландой с ложками из одной большой кучи. Пообедав, зеки кидали ложки в грязный бак возле выхода из столовой.

Однако некоторые зеки питаться в столовой всё же перестали. Они приходили с отрядом, смотрели в пол и голодные уходили обратно, пряча в рукаве свою пайку хлеба. Другие как могли «петляли» на обысках и проносили в столовую сбережённые ложки. Моей ловкости мог позавидовать сам Копперфильд.

Я не ел общими ложками в том числе и из-за банальной брезгливости. Нередко работники столовой роняли баки, и ложки высыпались на пол. Их сгребали в кучу и относили на мойку. Как моют ложки, видеть мог каждый. Окунули в раковину с мыльной водой, после в раковину с дезинфекцией и всё. Приятного аппетита! 

Эпопея с общими ложками продлилась недолго. Сознательные зеки аккуратно, по-одной, сворачивали им «бошки». С каждым днём ложек становилось всё меньше и через пару месяцев от тысячи «вёсел» осталось лишь две сотни. Новые ложки больше не закупали, а старые попридержали для демонстрации всеразличным инспекциям и управам.

Пользоваться личными ложками снова разрешили. Но вскрываться зеки по-прежнему предпочитали стёклами.

Этого блондина я заметил ещё в карантине. Позже он утверждал, что мы сидели с ним в одной камере Мариинского СИЗО, но вот убей — не помню. А в лагерном карантине я его хорошо　 запомнил.

Мы сидели бок о бок и вместе потели от страха. Головы к груди. Ладони в колени. Я пытался отстраниться от реальности, мне даже казалось, что я не боюсь. Да, когда смотришь на всё как бы со стороны, то уже и не важно, тебя бьют или соседа рядом. Лупят по телу, а разум где-то далеко.

Нас в карантине сидело человек двадцать. Местного «гадья» было человек пять. Они по-одному вызывали в коридор и от всей души реализовывали свои фантазии. Кто-то приседал раз по пятьсот и когда в изнеможении не мог подняться получал пинок в лицо, чтобы ещё пару-тройку раз присесть «на рекорд». Кто-то просто отхватывал «вертушек» в грудь, а кто-то долго и смачно рассказывал, какие классные и упругие сиськи были у его девушки и как он их целовал и облизывал. Последние, думая, что могут этим избежать экзекуции, наивно ошибались. Мы слышали, как в коридоре их заставляли намочить палец слюной и требовали засунуть его как можно глубже себе в задницу, чтобы потом тщательно облизать собственное дерьмо. В дальнейшем рассказчики эротических историй мыли туалеты и весь день проводили возле них.

Система подавления личности была отлажена годами. Запугивать и унижать начинали сразу по прибытию в лагерь. Ещё в автозаке я проговаривал одну и ту же фразу: «содержание осужденных с причинением им физических и моральных страданий приравнивается к пыткам, что запрещено конвенцией по правам человека». Думал успеть её проговорить, но выскочив из машины под хрип овчарок я тут же схлопотал сочную затрещину. Из головы вылетели все мысли о правах человека. Дальше всё смешалось. Но и тогда я старался смотреть на всё, будто репортёр в командировке. Эта отстранённость помогла мне отказаться подписывать бумаги о сотрудничестве с администрацией, как бы «гадьё» ни шипело мне в уши о скорой расправе. Помогла она мне и когда я голый стоял перед сотрудниками администрации, объясняя им, почему я не хочу с ними сотрудничать. Боксёрские перчатки им не помогли. Помог хер местного «петуха». Когда он замаячил в сантиметрах от лица, я подписал всё.