Пути и судьбы - страница 8

И вот теперь, через три с лишним года, Жихарев почувствовал почти физически, как она ударила ему в скулу, скользнула и ушла в грудную полость…

Долго Жихарев подкидывал пулю на большой, жесткой от топора ладони, точно пытаясь взвесить все то несчастье, которое принесла она ему и всему миру. В избе топилась печка, сухие дрова потрескивали и стреляли искрами.

— Все! Капут тебе, проклятая! — крикнул Жихарев и хотел уже бросить пулю в огонь, да вдруг подумал: пусть сперва посмотрят на нее, злодейку, люди. Подивившись, покачавши головами, повздыхав, люди посоветовали оставить ее на память. Места-де не пролежит, а внукам в свое время будет интересно. Понял Жихарев, что правы люди, и велел Анне спрятать ее куда-нибудь подальше. Осторожно, будто опасаясь, как бы не случилось от нее какой-нибудь новой беды, Анна положила пулю в ту заветную коробочку из-под халвы, где хранились мужнины медали.

Она и теперь там лежит.

А солдат Жихарев по-прежнему работает в колхозе «Гром революции» бригадиром по плотничной части. Он здоров, крепок и за пятнадцать лет почти не изменился, разве что помолодел.

Сколько домов построил Филат Жихарев за эти годы, и каких домов! Всякий, кому случалось пройти или проехать вдоль Гужовки, непременно залюбуется кружевной вязью резьбы на карнизах и наличниках, а иной завистливо вздохнет:

— Н-да, красиво живут люди!

По резьбе и особому изяществу отделки узнают и пятистенок самого Филата. Жихарев поставил дом на каменном фундаменте из вековых кондовых сосен, по всей видимости, собираясь жить долго.

Женщина стоит на постаменте, чуть наклонясь вперед. В руках у нее — большой венок. Лицо — печально, скорбно. Губы сжаты, но мне кажется, что она тихо-тихо произносит:

«Никто не забыт, и ничто не забыто», — невольно повторяю я и вспоминаю нашу учительницу. Она родилась в Ленинграде. В суровую годину отдала ему здоровье, силы. Но не над ней склоняет мать-Родина свой бронзовый венок. Она лежит у нас, в Осинках, на старом деревенском кладбище. Нет над ней ни креста, ни камня, ни надписи. Только заросший холмик да куст сирени…

Появилась она у нас в деревне зимой сорок второго года. Я хорошо помню, как она пришла, хотя с тех пор минуло уже более двадцати лет. Мы, ребятишки, стояли тогда на школьном крыльце и смотрели в поле. Там что-то медленно передвигалось. То ли какой-то белый зверь, то ли большой ком снега.

Время было смутное, тревожное. Мы закрыли дверь, накинули изнутри большой крючок и стали смотреть в щелку. Морозило. Мела поземка. А «оно», просвечивая сквозь мутновато-белую метельную дымку, все подвигалось и подвигалось к школе. Временами «оно» припадало к земле, сливалось со снегом и исчезало, но вскоре снова начинало двигаться с каким-то поразительным упорством.

Наконец «оно» взобралось на крыльцо и застучало в дверь. Мы услышали за дверью кашель, тяжелое дыхание и разбежались по углам, попрятались за парты. Как раз в тот день разнесся слух, будто в деревне появился дезертир. И всем уже казалось, что этот самый дезертир сейчас ворвется к нам. Не растерялась только наша сторожиха Кланя Сокольчук.

— Шо там? — крикнула она слегка дрожащим голосом. Сокольчук была эвакуирована из Миргорода и немножко задавалась перед нами, потому что про этот Миргород писал сам Гоголь. А в общем сторожиха Кланя была девушка хорошая.

— Ну шо молчишь, як мертвый? — снова крикнула она. — Треба отвечать, колы спрашивають!

— Пожалуйста, откройте, — донесся из-за двери глухой и сиплый от мороза голос, и трудно было разобрать, мужчина это говорит или женщина, а может быть, старик или старуха.

Как только Кланя открыла дверь, через порог перекачнулось что-то вроде снежной бабы. И сразу же эта странная снегурка начала валиться на бок. Не поддержи ее Кланя Сокольчук, она ударилась бы об пол и, наверное, рассыпалась.

«Баба» не упала, не рассыпалась, но снег на ней стал быстро таять, и все мы увидели, что это молодая женщина, одетая красиво, по-городскому, но как-то не по-зимнему. Сторожиха Кланя усадила ее на край какой-то парты и, охая, как будто ей самой было очень больно, принялась оттирать концом шарфа уши, щеки и нос пришедшей.