Пьяная Россия. Том 3 - страница 20
– По-моему мнению, ты слышала голос ангела смерти, а он так просто не отпускает!
– Это против ангела, ты вооружилась? – улыбнулась Птица.
– Против ненормальных убийц, которых он может подослать! – серьезно заявила Лариска.
Они прошли весь парк, пустынный в это время суток, когда из-за деревьев вынырнули двое.
– Это из-за тебя нашего брата в тюрьму посадили! – угрожающе начал один, надвигаясь на Птицу.
– Что я тебе говорила?! – торжествуя, обернулась к подруге, Лариска и недолго думая, распылила в лица двух нападавших газовый баллончик.
Бандиты, отчаянно чихая, принялись протирать глаза, но тут, Лариска, зажав нос, чтобы не вдохнуть слезоточивого газа и крепко зажмурившись, прыгнула вперед, наугад тыкая электрошокером, попала в шеи и лица, бандиты рухнули на землю.
– Сюда, сюда! – истошно завопила Птица.
А Лариска, выпрыгнув из облака поражения, по-разбойничьи засвистала. Практически, тут же примчался патруль старушек и полицейские, дежурившие у входа в парк, не замедлили явиться.
Уже в отделе полиции выяснилось, что задержанные за разбойное нападение на девушек, бандиты давным-давно числились в розыске за серию квартирных краж и конечно, запертые в следственном изоляторе, они не единожды пожалели о своем благородном порыве – разобраться с Птицей, из-за которой их недотепа-брат угодил в тюрьму, тем более, что и брат сидел тут же, в камере…
Дело о нападении в парке, таким образом, было закрыто, старшие Птицыны успокоились, потому, как и бесприютную Лариску, они решили взять в дом. Девушки очень подружились, но оставаясь наедине со своими мыслями, по ночам, Елена все же, прислушивалась, страшась услышать тот самый грустный мужской голос, который говорил о ее силе, но какой именно силе, для нее пока оставалось загадкой…
Хроники ужасов монастырской жизни
(Основано на реальных событиях)
Прообразом матери Леониды послужила мать Павла, настоятельница Рождественского женского монастыря
г. Ростова Великого, которую, как известно, ныне, никто из монахов за настоятельницу не считает и предпочитает делать вид, что такой монахини и не было вовсе в стенах монастыря
Шабашкин
– Шабашкин, моя фамилия! – настаивал светлоусый, неуклюжий мужичок.
Дело происходило в конторе, где бригады плотников, отделочников, маляров, одним словом, представителей славных строительных профессий расселись по стульям, в ожидании заказов.
Телефон, между тем, разрывался от звонков. Секретарша, привыкшая к грубоватым ухаживаниям, сновала с бумажками от кабинета начальника к своему столу и обратно, по пути уворачиваясь от протянутых к ней со всех сторон, почерневших от грязной работы, загрубелых ладоней работяг и беззлобно, привычно отнекивалась на их плоские шуточки.
Шабашкин затравленным взглядом следил за ее перемещениями.
– С такой фамилией и имени не надо! – хохотал не русский, явно представитель кипчакских народов.
– Басмач, – шипел на него, сквозь зубы, Шабашкин, со злобой оглядывая не русского.
– Не поняли! – наклонились к басмачу с соседних стульев его друзья, азиаты.
Басмач перешел на тарабарский язык, объясняя товарищам всю нелепость появления человека с фамилией Шабашкин и где? – в строительной конторе!
И только один человек из азиатов, с суровой внешностью, скрестив руки на груди, стоял в сторонке, глядя на Шабашкина с отстраненной отчужденностью. Шабашкин, посмотрел ему в глаза, разжал кулаки и отвернулся, позабыв о своем намерении наброситься на обидчика.
– Есть несколько заказов! – прервала басмача секретарша и, покосившись в сторону кипчаков, занимавших значительное количество стульев, кивнула, одобрительно улыбнувшись Шабашкину. – Просят только русских строителей!
Азиаты зашумели, вскакивая.
– Это ущемление прав! – неистовствовал басмач. – Я буду жаловаться!
– Клиент всегда прав! – сухо заметил начальник, выходя из кабинета к народу.
– Нам надо семьи кормить! – кричал басмач. – А ты работы не даешь!
Начальник взглянул снисходительно:
– Почему не даю? Есть заказ от одного совхоза, необходимо построить коровник, справитесь?
– А сумма? – сузил и без того узкие глаза, басмач.
Начальник назвал цифру вознаграждения. Азиаты перешли к торгам. Шумно, как на базаре, принялись набивать себе цену. Наконец, договорились, сошлись по деньгам.