Пять фараонов двадцатого века - страница 22

Роль связного отнюдь не была безопасной. Он так же находился под постоянным огнём противника. Летом 1916 года британский снаряд попал в землянку, где укрывались связные, и Гитлер был ранен осколком в бедро. Осенью 1918 весь полк подвергся газовой атаке. Гитлер, ослеплённый горчичным газом, присоеденился к цепочке других ослепших, уцепившихся друг за друга и бредущих в тыл вслед за зрячим поводырём, точь-в-точь как на знаменитой картине Брейгеля.[108]

В течение всех четырёх лет Гитлер сохранял воинственный энтузиазм первых дней. Любые разговоры о перемирии возмущали его, попытки солдат брататься с врагом в праздник Рождества приводили в ярость. Оказавшись в Мюнхене на излечении после ранения, он обнаружил всеобщее уныние жителей и усталость, отсутствие элементарных продуктов, холод и грязь. Во всём происходящем баварцы традиционно обвиняли пруссаков. Но Гитлер и тут сумел найти вину евреев. «Они служили клерками в военных учреждениях — не на фронте!».[109]

Видимо, Гитлер был так же уверен в победе Германии, как в своё время — в грядущем выигрыше миллиона. Известие о свержении монархии и о признании поражения застало его в госпитале, когда зрение постепенно возвращалось к нему. «Я не мог больше выносить это… Перед глазами у меня снова стало черно. Я побрёл обратно в палату, бросился на койку и зарылся горящей головой под одеяло… С того дня, как я стоял перед могилой матери, слёзы не лились из моих глаз. Но тут я не мог сдержать их. Неужели всё было напрасно? Неужели всё это случилось лишь для того, чтобы шайка прожжённых разбойников могла запустить свои жадные руки в тело отечества?».[110]

Именно в этот момент он решил свою будущую судьбу: раз война проиграна, необходимо начать сражение на политическом фронте. Но в этом сражении не будет места жалости. Способность к состраданию если когда-то и теплилась в душе Адольфа Гитлера, была вытравлена начисто четырьмя годами неслыханной бойни, прошедшей перед его глазами. Важно не забывать, что такой же урок получило и всё поколение немецких мужчин, которому посчастливилось выжить в Первой мировой войне и прожить ещё двадцать лет, чтобы начать Вторую.

Вряд ли в начале 20-го века в Китае был университет, который мог бы загрузить голову Мао Цзедуна таким количеством знаний, какое он черпал сам из запойного чтения книг. После ухода из дома в 1908 году он учился во многих провинциальных школах, и вскоре круг его интересов чётко определился. Были предметы, которые ему явно не давались: иностранные языки, математика, естествознание, рисование. История, философия, социальные науки, художественная литература — вот что поглощало его целиком.

Студент, учившийся вместе с ним, писал потом в своих воспоминаниях:

Видимо, к тому времени интерес к европейской цивилизации поднялся так высоко, что многие классические труды были переведены на китайский и опубликованы. Мао смог прочесть «Богатство народов» Адама Смита, «Происхождение видов» Чарлза Дарвина, «О духе законов» Монтескье, а также книги Стюарта Милля и Герберта Спенсера. Из сборника под названием «Великие герои мира» он узнал о деяниях Наполеона, Екатерины Второй, Петра Первого, Веллингтона, Гладстона, Руссо, Линкольна и многих других.[112]

Особенно сильное впечатление произвела на Мао книга немецкого философа Фридриха Паульсена (современника Ницше) «Основы этики». На её полях он сделал сотни пометок, подробно комментировал в дневнике. «В широком смысле не существует универсальной человеческой морали… Она меняется в зависимости от того, как её используют… Мораль изменяется с течением времени… она различна в разных обществах и у разных людей… Собственный интерес — самое главное для всех людей… Невозможно сказать, что чей-то разум альтруистичен в чистом виде и в нём нет никакой эгоистической идеи… Отдельная личность не стремится принести пользу никому, кроме себя самой».