Пять фараонов двадцатого века - страница 23

Прагматизм оправдывает даже убийство, считал Мао. Однажды он втянулся в дискуссию о деяниях первого императора династии Хань, Лю Бана. Его оппонент перечислял злодеяния этого повелителя, который казнил своих соратников и лучших полководцев вместе с семьями, опасаясь, что они станут претендовать на его трон. «Но если бы он не делал этого, он вряд ли удержался бы так долго у власти», — возражал Мао.[114]

Если у Мао и возникали когда-нибудь религиозные искания, под влиянием немецкой философии они были отброшены начисто. «Существует мнение, что мы должны верить в то, что нравственный закон дан нам по воле Бога, и что только в этом случае ему можно будет следовать, а относиться с презрением к нему будет нельзя. Это рабская психология. Почему тебе следует подчиняться Богу, а не самому себе? Ты есть Бог. Есть ли какой-нибудь другой Бог, кроме тебя самого?».[115]

Образование, полученное Мао Цзедуном в молодые годы, не ограничивалось абстрактными теориями. Политическое брожение в Китае разразилось революцией 1911 года, свергшей власть императора. Место первого президента возникшей республики занял знаменитый реформатор Сун Ят Сен. Мао полгода прослужил в республиканской армии в провинции Хунань (1912). Он получал семь юаней в месяц. Два тратил на еду, почти всё остальное уходило на покупку книг, газет и журналов. Была ещё одна статья расхода — вода. Солдаты ходили за ней к колодцам, находившимся за чертой города, но Мао — этот будущий борец за счастье обделённых — считал любой физический труд унизительным и предпочитал покупать воду у других солдат или у водоносов.[116]

После ухода из армии начались поиски учебного заведения. Мао подавал заявления в школы, рекламировавшие преподавание юриспруденции, экономики, коммерции, платил доллар за регистрацию и потом ждал, что ответят родители — согласятся они оплачивать обучение или нет. Коммерческая школа была одобрена отцом, Мао поступил в неё, но обнаружил, что преподавание многих предметов там ведётся на английском. Пришлось отказаться от этого варианта. На самообразование в библиотеке отец денег не давал, а зарабатывать самостоятельно Мао не умел и не хотел.[117]

В конце концов он поступил в педагогическое училище, которое находилось в городе Душань, где проучился пять лет. Он преуспевал там по тем предметам, которые привлекали его, и еле вытягивал на тройки по тем, которые не интересовали или не давались. Например, преподавателя рисования он просто доводил до отчаяния. Однажды ему было задано нарисовать пейзаж. Он провёл на листе черту, пририсовал к ней сверху полукруг и назвал это «Восход солнца». Но его невероятная начитанность и способность ясно артикулировать свои мысли перевесила все недостатки, и он закончил училище, получив диплом преподавателя.[118]

Первая Мировая война совпала с годами его студенчества. Все политические события, связанные с ней, горячо обсуждались. Мао рассказывал потом Эдгару Сноу, что в ту пору они с друзьями говорили только о важном — о природе человека, о социальном устройстве общества, о месте Китая в мировой истории, о вселенной. Повседневная жизнь не была достойна обсуждения. Однажды приятель попробовал заговорить с ним о покупке куска мяса к обеду, да ещё позвал слугу и стал давать ему инструкции. Мао порвал с ним навсегда.[119]

Другим увлечением молодых людей стали походы по стране. «Мы сделались страстными физкультурниками… Во время зимних каникул мы отправлялись в пешие походы по полям, взбирались на горы, шли вдоль городских стен и пересекали водные потоки и реки. Если шёл дождь, мы стаскивали рубахи и называли это дождевым душем. Если палило солнце, мы тоже раздевались и называли это солнечной ванной. Когда же дули весенние ветры, мы кричали, что это новый вид спорта — ветряной душ. В заморозки мы спали на голой земле и даже в ноябре купались в холодных реках. Всё это называлось закалкой тела».[120]

Невольно вспоминается Рахметов из романа Чернышевского, закалявший себя спаньём на гвоздях. Другая перекличка с идеями русских революционных демократов — вера в то, что помогать ближнему человек стремится ради самого себя, то есть в «разумный эгоизм». Оправдания убийства ради благих целей сильно перекликаются с теориями Раскольникова. Вряд ли Достоевский был уже переведён тогда на китайский, но думается, что и Иван Карамазов мог бы привлечь внимание молодого Мао Цзедуна. Однако то, что русскому классику казалось моральным падением, в глазах китайского бунтаря выглядело нравственной высотой достойной поэзии: