Пять фараонов двадцатого века - страница 37

Активное участие Мао Цзедуна в подстрекательстве беспорядков не прошло незамеченным. По счастливой случайности, его друг, работавший в уездной администрации прочитал на столе своего начальника телеграмму, присланную губернатором: «Немедленно арестовать Мао Цзедуна. Казнить его на месте».[186]

Пришлось срочно бежать в Кантон. Там к этому времени Гоминьдану удалось создать комитет, объявивший себя новым правительством Китайской республики, и сформировать Национальную революционную армию (НРА) из шести корпусов. Среди офицеров этой армии оказалось немало коммунистов. Мао получил пост заместителя директора отдела пропаганды в деревне, его будущий соратник Чжоу Эньлай — пост начальника политотдела 1-го корпуса.[187]

Между тем в далёкой Москве большевистское Политбюро вело дискуссии о том, какую тактику следует применять в Китае. Спорщиков не смущало то, что ни один из них не бывал в стране, не знал ни её истории, ни социальной структуры. У них зато был опыт раскола российской партии эсеров на «левых» и «правых», и многие считали, что с Гоминьданом можно будет проделать то же самое. Троцкий и Зиновьев выступали за выход КПК из Гоминьдана, Сталин решительно возражал им.

Мао Цзедун был отлично осведомлён о том, что происходит в китайской глубинке. Но и его ум начинал буксовать, когда он пытался подогнать реальность под марксистские схемы классовой борьбы. В декабре 1925 года он писал: «Кто наши враги, кто наши друзья? Все, кто находится в союзе с империализмом, — милитаристы, бюрократы, крупные дичжу (землевладельцы), класс реакционной интеллигенции — вот наши истинные враги. Вся мелкая буржуазия, полупролетариат и пролетариат — наши друзья. Что же касается колеблющейся средней буржуазии, то её правое крыло надо рассматривать как нашего врага… Её же левое крыло можно рассматривать как нашего друга».[188]

Сорок лет спустя, в годы «Культурной революции», он снова воспользуется расплывчатостью подобных сортировок и назовёт пять групп «врагов», которых можно и нужно отправлять под железные палки хунвейбинов и в лагеря «перевоспитания».

В своих воспоминаниях Кастро признаёт, что бунтарский дух бурлил в нём с юных лет. Но объясняет это исключительно обострённым чувством справедливости, морально-этическими принципами, готовностью вставать на защиту обездоленных, бороться с неравенством.[189]

Одной из первых акций открытого протеста явилось его участие в студенческой демонстрации против повышения автобусной платы. Введено оно было не диктатором, а законно избранным в 1944 году президентом Рамоном Грау. Полиция жестоко разогнала демонстрантов. Кастро получил удар прикладом и уже на следующий день явился в редакции нескольких газет с перевязанной головой, давать интервью.

Президент согласился встретиться с делегацией протестующих для переговоров. День был тёплый, и он предложил своим гостям расположиться на балконе дворца. На какое-то время ему понадобилось задержаться во внутренних помещениях, и четверо делегатов оказались одни над цветущими деревьями парка. В этот момент в голове страстного борца за справедливость спонтанно родилась революционная идея.

— Я знаю, что мы должны сделать, — прошептал он. — Старый хрыч сейчас явится сюда один. Нас четверо, и мы легко можем схватить его и сбросить с балкона. Потом после его смерти объявим по радио, что студенческая революция победила.

Друзья попытались отмахнуться от него, но он стоял на своём. Его с трудом удалось утихомирить. Вежливый, не имевший опыта противоборства с прямым насилием президент Кубы, кажется, так и не узнал, как близок он был к смерти в тот день.[190]

Видимо, подобные внезапные идеи отпугивали от Кастро сторонников. Несмотря на многие усилия, ему так и не удалось быть избранным на пост президента студенческой федерации. Дошло до того, что оппоненты пригрозили ему серьёзными последствиями, если он появится на территории кампуса. «Как я прореагировал на это? — рассказывал впоследствии Кастро биографу. — Я пошёл на пляж, упал лицом в песок и плакал… Я знал, что они способны на всё, даже на убийство». Но вскоре самообладание вернулось к нему, и он появился на территории университета — теперь уже с пятнадцатизарядным браунингом в кармане.