Пятницкий - страница 8

стр.

ТАК СЕБЕ ГОРОДОК

…Он шел по узкой кривой улочке без тротуаров, где возле одноэтажных домиков, затененных разросшимися кустами сирени и акации, в густой пыли плескались разномастные куры.

Он, как все люди на земле, не видел своего будущего. Не знал, что долгие годы придется идти по самым узким и крутым тропкам и что только по ним выйдет он на широкую и прямую дорогу. Не знал, что встретится с великим революционером, которому будет дано открыть новую эру в истории человечества, что на протяжении всей недолгой жизни этого человека будет всегда с ним — по мыслям и поступкам, не знал, что наступит день, когда он поднимется на самую высокую трибуну, чтобы, обращаясь к лучшим, самым передовым и благородным людям всех рас и национальностей, утверждать всесилие марксистско-ленинского учения.

Он не был тогда ни Пятницким, ни Фрейтагом, ни Пятницей, ни Покемунским, ни князем Санадирадзе, ни Хигриным, ни Михаилом… Только Иосифом Таршисом, шестнадцатилетним подростком, невысоким, предельно худым, с продолговатым хмурым лицом под шапкой густых черных волос, которое освещали большие светлые, пронзительные глаза, и он лишь недавно под влиянием своих старших братьев-столяров встал на путь профессионального революционера и на несколько дней приехал из Ковно в свой родной Вилькомир. Шел 1898 год.

Вилькомир (ныне Укмерге), где 17 (30) января 1882 года в семье столяра-краснодеревца родился Иосиф Аронович Таршис (Осип Пятницкий), уездный город Ковенской губернии, отличался от тысячи других деревянных и грязных городишек с непременными воскресными базарами и высоченной пожарной каланчой, кое-как расшвырянных по бескрайным просторам государства Российского, разве что только некоторыми зданиями. Развалины старой крепости на холме, костел, по сравнительным масштабам огромнее собора Петра и Павла в Риме, видный со всех городских окраин, господствовал над Вилькомиром. Сложенный из красного кирпича, он отбрасывал огромную тень, сохраняющую какой-то багровый Оттенок.

Все остальное — четырнадцать тысяч жителей: литовцев, евреев, русских и поляков, множество ремесленных микромастерских, малое количество школ, библиотек и других культурно-просветительных учреждений, мелкие предприятия, торжественно именовавшиеся кожевенными заводами и фабриками по обработке щетины, — создавало привычный колорит богом забытых уголков, где купцы жирели от обжорства и сидячего образа жизни, как каплуны, одиночки-интеллигенты проклинали свою судьбу и спивались от скуки, а беднота едва сводила концы о концами.

Приехав в Вилькомир после очередного увольнения из дамской портняжной мастерской в Ковно — как же: он активный член профсоюза, и «нигилист», и «стачечник», — Иосиф надеялся найти работу в Вильно. Но прежде ему хотелось повидаться с родными и, — что скрывать, тайком от отца выпросить у мамы два-три рубля на дорогу и обзаведение.

Он шел по улицам своего родного городка — угловатый подросток, вчера еще мальчишка, и все здесь было ему близко и знакомо, и все обращалось к нему на языке прошедшего, совсем короткого детства, и он все еще внимал ему.

С крыши, красной, в ржавых растекающихся кляксах, из-под которой выглядывало три подслеповатых оконца, в синее небо рванулась стайка сизых и коричневых, как обожженная глина, голубей. А один из них, снежно-белый, с лихостью циркового акробата перевернулся, сделал смертельную петлю. Турман! У Васьки Жуковицына настоящий турман.

И он поднял руки и хотел подпрыгнуть и побежать вслед голубиной стайке, пущенной в небеса опытной рукой его закадычного дружка. Но раскаленный утюг, тяжелый, как пудовик, который он таскал и ворочал по 15–18 часов в сутки там, в портняжной мастерской в Ковно, удержал его, как грузило, на месте.

— Эй, Иоська! — возбужденно заорал четырнадцати-летний Борька, сын аптекаря и владелец многих интересных книг с роскошными картинками. — Есть «Всадник без головы». Понимаешь… Скачет на мустанге, а го-ловы-то и нет… Идем покажу!

Он мог бы улечься рядом с Борькой на широкий, как ворота, диван, покрытый красно-черным, в плешинах от старости ковром, раскрыть книгу и мчаться на кровном тонконогом скакуне вслед за зловещим всадником, черным силуэтом проскользнувшим на грани ночи и рассвета. Да, мог бы… Но Иосиф тут же услышал голос других книг. Книг, по большей части совсем тоненьких, на плохой бумаге и без картинок. У него была отличная память — он запомнил их названия: «Манифест Коммунистической партии», «О задачах социалистов в борьбе с голодом в России», «Об агитации» и еще одна, на гектографе, — «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», написанная каким-то Ульяновым, молодым русским революционером.