Пылающие алтари - страница 7
Под силу была Аполлонию и пятидневка Афины — особый цикл военных упражнений, рассчитанный на предельную нагрузку воина в походе и в бою. Достаточно возмужавших юношей — эфебов — собирали в отдельную группу и периодически проводили с ними военные игры, посвященные величественной деве — богине Афине Палладе, — в городе у края Великой степи каждый должен быть воином. В первый день юноши пробегали в полном вооружении тридцать два с половиной стадия. На второй день чистили и точили оружие. На третий — бились на палках, словно на настоящих мечах, метали дротики, стреляли из лука. Четвертый день, отдыхая, слушали рассказы бывалых воинов, а на пятый — снова бегали в полном вооружении. Венок из амарантов — шуточная награда за выносливость — неизменно украшал голову Аполлония, сына Диона.
Каждый, кто входил в город со стороны пристани, невольно обращал внимание на большую вывеску таверны, расположенной напротив ворот. Вывеску украшала огромная голова барана с круто завитыми рогами, причем к нарисованной голове были приделаны настоящие рога, да так искусно, что издали она казалась головой живого барана, который высунулся на улицу и с любопытством разглядывает прохожего, словно определяя, занесет он владельцу таверны денарий[14] или пройдет мимо. Ниже головы крупными неровными буквами было написано:
«Здесь Гермес обещает барыш, Дионис — здоровье, а хозяин Агафий — приют и обед. Тот не пожалеет, кто сюда войдет. Заметь это, путник!»
И путник замечал.
Посетителями таверны были в основном матросы со стоявших у пристани кораблей, прибывшие на торжище угрюмые степняки и другие пришлые люди, которых заносит в город попутный ветер…
В низком полутемном помещении таверны обычно встречались молодые братья по фиасу Бога Внемлющего. Владелец таверны Агафий был свой человек, из «усыновленных». Именитые горожане и боспорские воины здесь не показывались. Разноплеменные посетители из чужаков царских фискалов не интересовали. Из танаитов собирался тут простой люд, иногда захаживали рабы, у кого заводился лишний обол[15].
Не было ничего подозрительного в том, что здесь стали появляться молодые люди из богатых семей. Они были свободны и могли встречаться где угодно. Расположившись в полумраке комнаты за кружкой кислого, разбавленного ключевой водой вина и миской бобовой каши под рыбьим соусом, они яростно, до хрипоты, спорили о том, осталась ли еще в гражданах Танаиса хоть капля того мятежного духа, который побудил царя Полемона предпринять карательную экспедицию против города.
Братья по фиасу уходили к варварам, выступали на рыночной площади, в храмах, на собраниях. Они несли эллинам и туземному населению Танаиса идею Великого объединения. Их слушали, посмеивались, но не принимали всерьез.
На своих же тайных сборах в подземном святилище под домом Диона молодые фиасоты жгли на алтаре речного бога сухие листья лавра с написанным на них именем царя Тиберия Ининфимея, лепили его изображение из воска, а некоторые отчаянные головы даже вызывались тайно пробраться в Пантикапей, чтобы достать отпечаток ноги Царя на быстро твердеющей глине и затем обжечь в огне… Все это должно было принести ненавистному тирану несчастье.
Уже более двух месяцев Дион не занимался делами фиаса. Он вел по поручению боспорского царя трудные переговоры с вождями сарматских и меотских племен. Тиберий Ининфимей задумал присоединить к своим азиатским владениям земли гениохов и теперь искал союзников среди степняков, чтобы обрушить мощь их конницы на воинственных сынов кавказских предгорий. Но вожди не хотели войны. Не был заинтересован в успехе переговоров и танаисский эллинарх; наоборот, он старался восстановить степных владык против Боспора. Внешне все выглядело весьма благопристойно, никто не смог бы обвинить Диона в двойной игре, а провал переговоров объяснил бы неуступчивостью варваров. Исподволь же эллинарх подготавливал их к мысли о необходимости объединения в одно государство с отложившимся от Боспора Танаисом.
И, конечно, переговоры провалились.
Вернувшись в Танаис, Дион почувствовал резкую перемену в настроении фиасотов. Их воинственный дух заметно умерился, речи по адресу Ининфимея стали более миролюбивыми. Хотя никто вроде бы и не отказывался от прежних планов, но Дион видел: в фиасе что-то произошло.