Рабочий - страница 5

стр.

Без оправданий, без гнева и раздраженного самолюбия, то есть — типа, мы все благородные, в Монте-Карло пальцы веером под юбки графиням и Принцессам засовываем, но есть же в твоей душе тупого непроглядного крестьянина естественное брюквенное начало, человеческое, а слухи о том, что ты козу эбал, и дочь козы эбал — кто в это поверит, если не пойдет по этому потешному поводу реклама в газетах и на телевидении?

Главное в жизни, Петя: что я сделаю после кичи, и как ты пойдешь по жизни до пенсии, где тебя встретит смерть с косой.

Я бы приняла от тебя деньги за секс, но ты не дашь, а я тебе подарю микроба.

Прибавим к нашему положению щекотливое положение, когда в бараке обнаружили стойбище вшей, так ты швырнешь меня на пол и затопчешь сапогами на три размера больше положенного».

Я сказала всё это вертухаю, и он от меня отстал — так отлетает березовый лист с ягодицы банщика деда Махмуда. — Настюха многозначительно посмотрела в глаза Лёхи, подмигнула ему, словно продавала яблоки и замолчала.

Лёха тоже молчал, курил, думал, смотрел в глаза Настюхи, искал в них Правду.

Он докурил, поднялся со стула (стул неподобающе скрипнул, издал дурной звук).

Лёха потянулся, зевнул:

— Во как!

Напильник, во как

С утра в голове плясали балерины, бегали коты по сухому тростнику, а во рту — туалет и балеринам и котам.

Лёха с трудом держался на ногах после вчерашнего, переживал в очередной раз, что губит здоровье, ругал себя, обещал, что теперь — только в меру алкоголь и сигареты, похожие по яду на гадюк.

За переживаниями Лёха уронил напильник на холодный бетон заводского пола — так девушка роняет честь до свадьбы.

— Во как! — Лёха смотрел на напильник, но не поднимал его — тяжело в голове, на душе и во всех членах, словно мумию ночью делал сам из себя.

Мимо проходил Степаныч с ведром в левой руке и щеткой-сметкой в правой — регулировщик движения на производстве:

— Тяжело, Лёха?

— Ага! — Лёха наклонился к станине, опирался, словно любимую девушку вытащил из болота.

«Почему Степаныч не поднял мой напильник, — разве это трудно, когда коллега коллеге помогает на заводе — так моравские братья помогали друг другу, и младогегельянцы помогали, не знаю кто они, но слово смешное, как и Копенгаген.

Если бы мимо проходил могильщик с Востряковского или Островецкого кладбища, то могильщик поднял бы мой напильник, потому что могильщики знают цену вещам и людям — на произвол судьбы не бросят ни напильник, ни человека в гробу.

Спортсмен прыгун с шестом тоже поднял бы напильник и сунул мне в руки, потому что спортсмены — бедовые ребята, особенно — с шестом; привыкли к шесту, каждый раз его поднимают, оттого и напильник подняли бы.

Балерина, вот балерина — другой человек, не подняла бы мне напильник, потому что балерины — гордые, как чайки, им, балеринам, только деньги подавай и зеленые БМВ,

Почему зеленые, словно трава в Белоруссии?

Потому что балерины, по определению, сами зеленые, неопытные в жизни.

Балерина по глупости подумала бы, что я нарочно швырнул напильник на пол, чтобы она подняла, а юбка на ней задралась бы, и я на панталоны якобы посмотрел.

Не нужны мне панталоны балерины, ничего они не стоят для рабочего человека, потому что рабочему человеку нужны рыбалка, грибы, отдых в рабочий полдень, рука товарища, а не панталоны балерины.

Балерины, они — врушки, словно три года проходили азбуку в первом классе Новгородской школы искусств.

Балерина меня обвинит, если я попрошу, чтобы напильник подняла и вложила мне в руки, словно грамоту берестяную Царь вручает гонцу.

Балерина скажет, что, пока она поднимает напильник, я сбегаю в раздевалку, или в машину балерины, и украду её деньги — так подумает балерина, потому что совесть потеряла в балетном училище, где нетрудовой пот.

Хиханьки им да хаханьки, а работа стоит, и пусть балерина будет уверена в совершенном моём почтении к напильнику, но не к ней, оттого, что она меня полагает человеком нечестным, из-за того, что в ресторан «Максим» не приглашу, но деньги её украду.

Балерина думает, что украду, а я не украду, потому что, если от станка отойду, то упаду, как Геракл, который потерял связь с матерью Землей.