Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу - страница 33

— Вас никогда не тянет домой?

— Родные пишут, иногда и я им пишу, но бывает такое чувство, будто пишешь мертвым. Наверно, семья у нас непутевая: каждый портит себе жизнь как может. И до чего это замечательно, что вы сумели сделать так, чтоб жизнь ваша что-то значила. Это настоящее геройство.

Они брели дальше по заснеженному городу. Он был до глубины души тронут желанием Джулии быть как-то причастной к его жизни. Они пришли к ней, и, пока она снимала пальто и шляпу, он сел на зеленый диван. Она предложила поджарить яичницу и приготовить кофе. Ей явно не хотелось, чтобы он ушел. Он смотрел, как она надевает белый фартучек, как разбивает яйца над сковородой, достает из буфета чашки, потом поднялся и подошел к плите. Джулия то и дело поворачивалась к нему, улыбалась, оживленно щебетала. Заметив, с каким серьезным видом он наблюдает за ней, она спросила:

— Что это вы?

— Да вот… Подумал: как тут у вас по-домашнему, не то что в гостинице.

Скворчащая на сковородке яичница, и звон посуды, и белый ее фартучек напомнили ему, как тосковал он в тюрьме по простой обыденной жизни. В этой квартирке у него появилось ощущение дома. Будто он нашел что-то невиданное, прекрасное, такое, что хотелось унести с собой. Она принялась нарезать хлеб, а он подошел к ней сзади и тихо стоял, глядя на ее затылок с черными завитками волос. Медленно, робко он протянул руки, чтобы нежно коснуться ее. И в этот миг она повернулась. Глаза ее широко раскрылись. Она вся напряглась. Отпрянув, прижалась спиной к краю стола и смотрела на него, полуоткрыв рот.

— Что с вами? — спросил он слегка обиженно.

— Ничего.

— Какое у вас лицо!.. Глаза горят, дрожите. Вы меня боитесь?

— Нет, — прошептала она. — Сама не знаю, что со мной. — Она смотрела на него с таким выражением, словно он дарил ей то, о чем она мечтала, — чудесную, полную удивительных приключений жизнь. — Просто я чувствую, как вы для меня все открываете.

— Сделать такое для любого человека — великая радость.

Это чувство — будто мир раскрывается для него, раскрывается почти так же широко, как сулила мечта о работе в Комиссии по досрочному освобождению заключенных, — пришло к нему, когда он стоял у плиты рядом с Джулией.

Он пошел в универсальный магазин Хендерсона, где позавтракал, издали наблюдая, как Джулия ходит между столиками, демонстрируя платье из белого крепа. Она его не видела. Мысли о ней не покидали его и вечером, когда он во фраке торопливо сбегал по лестнице в вестибюль. Там его окликнул Дженкинс:

— Эй, сэр, погодите, сбавьте скорость!

— Я спешу.

— Куда ты летишь, черт подери? Публика уходит, если тебя нет.

— Нельзя же, чтобы зал был всегда набит битком.

— Почему больше не видно сенатора и его друзей?

— Он уезжал в санаторий, от запоя лечиться. Сегодня я у него буду.

— А мне, по-твоему, что — от его приемов прибыль идет?

— Тут дело важное! Насчет Комиссии по досрочному освобождению.

— Вот уж не моя забота. Сказано — оставайся, развлеки хоть тех, кто есть… от нечего делать, — сварливо бросил Дженкинс.

Однако Кипу, поглощенному своими делами, было не до Дженкинса. Он взял такси и по дороге заехал к Джулии. Не застав ее дома, решил подождать и вскоре увидел, как она медленно, в распахнутом пальто, идет по улице. Он кинулся к ней бегом, обнял, потащил к такси.

— Я не мог не повидать тебя, девочка. Едем, проводишь меня к сенатору.

— Ой, погоди, шляпу мне сдвинул.

— А тебе и так к лицу.

— Дай дух перевести, — смеялась Джулия, — мчимся, будто на поезд опаздываем.

— А куда едем?

— До конечной станции…

— И на большой скорости.

— Позвони мне, как что-нибудь выяснится.

— А вдруг ты уже спать ляжешь, девочка.

— Я буду ждать, радио послушаю. Обещай, что позвонишь! Прошу тебя!

Он смотрел в ее поднятое к нему лицо, благодарно, с благоговением ощущая, как страстно хочет она быть причастной к его жизни.

— Вот ведь как… — вырвалось у него. Мир распахивался перед ним все шире. — Ну конечно, девочка. — В этот миг машину тряхнуло на повороте, и Джулию бросило к нему на грудь. — Первым делом дам тебе знать.

Перед домом сенатора вдоль бортика тротуара выстроилась целая вереница машин. Такси с Джулией скрылось во тьме за уличным фонарем, но в душе его остался свет ее добрых пожеланий. Да, выходит, он теперь не только человек известный, нужный людям, он теперь любит и любим. Освещенные окна в большом доме сенатора напомнили о его первом вечере на свободе, когда он смотрел на светлые точки огней за рекой. «Как много я успел достичь за такое короткое время», — сказал он себе. Детство в нищете жилища матери, бильярдные, в которых он околачивался, годы тюрьмы — просто невероятно, что все это в конечном счете привело его к порогу роскошного дома сенатора. «А ведь было время — я думал, мне никогда не подняться. О чем мне с ними беседовать? Лучше вести разговор о таких вещах, в которых я что-то смыслю», — размышлял он, подходя к дверям.