Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу - страница 45

Спокойный голос Стейнбека вмиг остудил его яростный пыл, подобно голосу судьи Форда, когда тот велел ему посмотреться в зеркало.

— Стейни, — с трудом выдохнул Кип, — я не нарочно, я же не хотел тебе боль причинить. Ты ведь не думаешь, что нарочно?

— Старику Стейнбеку больно не сделаешь, сынок.

И Стейнбек любовно шлепнул Кипа по голове, поднялся и с благодушным видом пошел к канатам, похожий на опытного механика, который только что проверил мотор старой машины. Кипу было стыдно, что он так распалился. Проходя в душевую, он слышал, как Дженкинс жадно спросил Стейнбека:

— Ну, что скажешь?

Под душем Кип успокоился, подумал, что надо бы извиниться перед Стейнбеком, и тут вошел Дженкинс и заорал, стараясь перекрыть шум воды.

— Стейни сказал — ты злющий.

— Я извинюсь.

— Да он шутит. А насчет тебя у меня есть кое-что новенькое на уме.

— Насчет меня?

— Ты сам подумай: в городе полно людей, которые рады на тебя поглядеть, но все бывать в гостинице не могут. Вот я и прикинул: пускай старина Стейнбек за тебя возьмется, обучит азам, чтобы ты мог на люди выходить. А мы тебя темной лошадкой подержим, скажем, поединков двенадцать. Ты их все выиграешь, понял? Это я тебе гарантирую контрактом. Публика, понятно, в ажиотаже. Захочет узнать, кто ты такой. Тут-то и будет самый смак. Мы тебя выпустим против борца с именем, ясно? Подключим газетчиков, устроим рекламу. И нате вам — раскроем тайну. Оказывается, новая звезда — это Кип Кейли. Сенсация!

Выйдя из-под душа, Кип лишь недоуменно глядел на Дженкинса. С его могучего покрасневшего тела струилась вода.

— Я чуть не поверил, что вы всерьез, — сказал Кип. — Это что, розыгрыш?

— Черта с два!

— Но вы же понимаете, кем я тогда стану?

— Что?

— Это же все обман, значит, я стану жуликом.

— Тоже мне пай-мальчик выискался.

— И что, по-вашему, люди скажут?

— Не знаю, что скажут, но идея чертовски стоящая, и мы на этом здорово подработаем. Ну, как?

Слишком внезапно это на него обрушилось, застало врасплох. Он понимал лишь одно: все, во что он верит, хотят уничтожить. И он принялся яростно тереть голову полотенцем.

— Ну что, играешь в мою игру? — спросил Дженкинс.

— Понятно, нет, — просто ответил Кип.

— Ты давай поубавь спеси, — недовольно насупился Дженкинс.

— Но поймите, не могу я на такое пойти. Вы с ума сошли.

— Может, и так, но если ты со мной не споешься — проваливай из гостиницы. Вот и все. Даю два часа на размышление. — И Дженкинс, страшно обозленный, вперевалку зашагал прочь.

Кип растерся полотенцем, путаясь в одежде, торопливо натянул ее, все еще не в силах поверить в то, что произошло. Он даже не расчесал мокрые волосы и забыл свою шляпу.

Из мюзик-холла хлынула толпа зрителей. В конце улицы горел огненный шар солнца, словно кто-то его туда закатил. Кип стоял и сам себе удивлялся: как это он не дал Дженкинсу по морде? Он все стоял на тротуаре, без шляпы, со слипшимися на лбу мокрыми волосами. Прохожие толкали его, а он мысленно оправдывался перед ними: «Поймите, если б я его стукнул, то сразу бы потерял работу». Словно его работа важна для них так же, как для него самого. Ведь эти люди в него верят. Глубоко верят. А бывшие заключенные, те, кого освободили досрочно и кто всерьез хочет жить честно? Представить только — придут они в гостиницу, а его там нет. «Ну, а если мне остаться, но сделаться жуликом?» Вот промелькнул человечек в соломенной шляпе и серых летних брюках. Кипу хотелось остановить его, сказать: «Посмотрите на меня, я Кип Кейли. Если бы до вас дошел слух, что я мошенник, неважно в каком деле, но мошенник…» Наверно, тот человечек отпрянул бы, прислонился бы к фонарному столбу и, оскорбленный в своих лучших чувствах, снял бы шляпу и отер платком лоб. «Господи, — вздохнул бы он. — И это человек, за честность которого я был готов поручиться? Так кому же, черт побери, можно в этом городе верить?» Кип шел медленно, крупно шагая, думая все об одном: «Дженкинс выбора не дает. Что же мне делать?»

Он бродил по улицам, и гулкий стук собственных шагов наводил на него еще большую тоску. Захотелось посидеть где-нибудь, чтобы обдумать положение и найти какой-то выход. Он осознал, куда пришел, только когда увидел, что всходит на крыльцо старой бильярдной, куда в былые годы так часто заходил. Его прихода никто не заметил. Он сел на скамью у стенки. Снопы света падали на зеленое сукно, на руки игроков, на цветные шары. Скрестив ноги, подперев подбородок ладонями, он сидел неподвижно, погруженный в свои тревожные мысли.