Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу - страница 47

— Я не хочу пить, — возразил Кип. — И я вас слушаю.

Но девушка вышла, а Маклейн, широко раскинув руки, сел на кровати.

— Так вот, — продолжал он, — знаешь, что выкинул Крайтон? Пробирается он туда с инженером, начинает бурить — и находит! А сам скупает почти все акции по пять центов. Они тут же подскочили до четырех долларов. И я прогорел.

— Понимаю ваше состояние. Это ужасно. Но я вас сейчас рассмешу. Я теряю работу из-за того, что Дженкинсу взбрело в голову сделать меня борцом.

— Так-так. Дженкинс знает, чего хочет. Он может родную бабушку в чемпионы вывести.

— Это точно, — слегка оживившись, подтвердил Кип. — Он хочет из меня жулика сделать. Обеспечить контрактом победу на нескольких поединках. Словом, очередного жулика поставить. Ему и дела нет, какой это будет плевок в лицо каждому, кто приходит в гостиницу меня повидать, порадоваться, какое важное дело сделали тем, что мне помогли. — Лицо Кипа светилось верой во всех и каждого, кто приходил в гостиницу посмотреть на него.

— Если есть из чего выжать хотя бы цент, Дженкинс случая не упустит.

— Это верно.

— Чего же ты хочешь от меня?

— Он сделает, как вы скажете.

Сенатор Маклейн тяжело перекинул ноги за край кровати, поскреб пятерней седую голову, устало вздохнул. Он поднял на Кипа налитые кровью глаза с таким видом, будто ему на шею вешают тяжелый камень.

— Послушай, Кип, — сказал он, — если тебе осточертел Дженкинс, почему ты не подашься на прииски? Рудники, прииски — вот на чем стоит будущее нашей страны, вот где открываются грандиозные перспективы.

— Уехать? — в недоумении переспросил Кип.

— Конечно.

— И все бросить?

— Мне тоже приходится ездить, куда не хочется. Бывает, ночью не спишь, мечтаешь о лете, о лососях, об охоте. Но разве я могу себе позволить отправиться на рыбалку? — Сенатор походил теперь на обиженного ребенка. — Разве я могу?

— Этой работой я очень дорожу.

— В самом деле?

— Да.

— В таком случае поладь с Дженкинсом. Если он считает, что это дело прибыльное, значит, так оно и есть. Но сперва постарайся вырвать у него чек. Понял? Вот мой совет.

— Но ведь это жульничество.

— Послушай, Кип, — мягко сказал сенатор, взглянув на смуглое возбужденное лицо Кипа, — любой газетчик скажет тебе, что все это в порядке вещей. И ничего тут не поделаешь, иной раз приходится подработать, чтобы наверстать упущенное.

— Нет, вы ничего не поняли… — пробормотал Кип.

Это было невероятно. Неужели перед ним тот, кто приезжал в тюрьму, чтобы рассказать, как люди хотят добиться освобождения Кипа Кейли, как искренне в него верят. Этот седой человек с бледным, растерянным нездоровым лицом подарил ему жизнь. Распахнул двери в мир людей значительных, достойных. А теперь оказывается, он никогда не знал сенатора по-настоящему. Да и не мог знать, если не понимал, что именно сенатор ценит превыше всего.

— Чего же я не понял? — удивленно спросил сенатор.

«Что все это грязь!» — чуть было не крикнул Кип.

— Придется мне вам объяснить, — сказал он вслух. Так странно прозвучали для него эти слова. — Как-то чудно получается. Я же привык слушать вас. — От изумления он говорил полушепотом. — Вы мне так красиво обо всем говорили, когда приезжали в тюрьму. И мне странно, что такие простые вещи приходится объяснять вам. Странный вы человек!

— Я?! — возмутился сенатор. — Я тебя вытащил из тюрьмы, устроил на работу, а сейчас, когда у тебя неприятности, дал совет поискать счастья на приисках. Что это с тобой происходит?

— Вы сделали мне великое добро, — тихо, с чувством сказал Кип. — Вы говорили со мной от имени тысяч и тысяч людей. Они этого хотели. Но выходит, вы не понимаете того, что сделали, ни даже того, что говорили от их имени.

— Что ты хочешь этим сказать? — Сенатор медленно спустил босые ноги на пол и встал, сокрушенно качая седой головой, словно только что услышал, что все, чем он живет, не имеет никакой цены.

— Я хочу сказать, — все так же тихо отвечал Кип, — что вы даже не поняли значения того, что было для меня сделано. Господи, да вы и я — мы внушили людям веру в добро. А вы об этом забыли. Забыли! — И Кип чуть слышно, будто разговаривая сам с собой, продолжал: — А ведь здесь это было, в его доме, когда собралось такое важное общество… А Новый год! Как зал был взволнован, как люди пели… — Лицо его сияло, казалось, он слышит восторженные возгласы, видит столпившихся вокруг него людей, их глаза, полные радостного удивления. — Что ж, я ухожу.