Ранние новеллы [Frühe Erzählungen] - страница 50

Наружность Миндерникеля приметна, необычна и смешна. Если, к примеру, вам доведется увидеть, как во время прогулки Тобиас, опираясь на трость, идет вверх по улице, то одет он будет в черное, в черное с головы до пят. Он носит старомодный, грубой ткани цилиндр с изогнутыми полями, узкий, потертый от ветхости сюртук и столь же ношеные брюки, снизу обтрепавшиеся и такие короткие, что видны резиновые вставки ботинок. Нужно, впрочем, сказать, что костюм этот аккуратнейшим образом вычищен. Худая шея торчит из низкого отложного воротника и оттого кажется длиннее. Поседевшие гладкие волосы зачесаны низко на виски, а широкие поля цилиндра затеняют бледное выбритое лицо со впалыми щеками, воспаленными, редко поднимающимися от земли глазами и двумя глубокими бороздами, скорбно протянувшимися от носа к опушенным уголкам рта.

Миндерникель редко покидает дом, и тому есть причина. Она заключается в том, что стоит ему появиться на улице, как сбегается куча детей, они довольно долго преследуют его, смеются, дразнят, кричат: «Хо-хо, Тобиас!», могут и дернуть за сюртук, а взрослые выходят на крыльцо и потешаются. Он же идет, не обороняясь, боязливо поглядывая по сторонам, высоко вздернув плечи и вытянув голову, как человек, который спешит пройти под ливнем без зонта, и, хотя ему смеются в лицо, время от времени униженно-вежливо здоровается с людьми, вышедшими на крыльцо. Позже, когда дети отстают, когда его уже не узнают, когда мало кто оборачивается, повадки Тобиаса Миндерникеля существенно не меняются. Так же сгорбившись и испуганно поглядывая по сторонам, он стремится прочь, будто чувствует на себе тысячи насмешливых взглядов, а когда нерешительно и робко поднимает глаза от земли, то замечается некая странность: он не в состоянии твердо, спокойно посмотреть не то что на какого-либо человека, но даже на предмет. Создается впечатление, будто ему, как ни странно это звучит, недостает естественного, связанного с чувственным восприятием превосходства, с каким земные существа взирают на явленный нам мир; создается впечатление, будто он чувствует себя ниже всего и всех, и шаткому взору приходится сползать от людей и предметов к земле…

Что же приключилось с этим человеком, который всегда один и на вид в невероятной степени несчастлив? Вымученно бюргерский костюм, а также определенный аккуратный жест, когда он проводит рукой по подбородку, вроде указывают на то, что Тобиас Миндерникель никак не хочет быть причислен к тому классу населения, среди представителей которого живет. Бог знает, как его сюда занесло. Лицо такое, словно жизнь, презрительно рассмеявшись, со всей силы съездила по нему кулаком… Впрочем, вполне возможно, он и не перенес тяжелых ударов судьбы, а просто не справляется с жизнью, и страдающая приниженность и нелепость производят мучительно неловкое впечатление, словно природа отказала ему в той мере сбалансированности, силы и прочности стержня, которая позволяет существовать с поднятой головой.

Опираясь на черную трость, он совершает свой моцион по городу и, под ликующие возгласы мальчишек возвратившись по Серой улице к себе на квартиру, по затхлой лестнице поднимается в бедную, безо всяких украшений комнату. Только комод, солидный ампирный комод с тяжелыми металлическими ручками обладает некоторой ценностью и благообразием. На окне, вид из которого безнадежно срезан серой каменной стеной соседнего дома, стоит наполненный землей цветочный горшок, где, однако, совсем ничего не растет; тем не менее Тобиас Миндерникель иногда подходит к нему, рассматривает горшок и нюхает голую землю. Рядом с этой комнатой расположена маленькая темная спальня. Войдя к себе, Тобиас кладет на стол цилиндр и трость, садится на зеленый, пахнущий пылью диван, упирается подбородком в руку и, приподняв брови, смотрит в пол. Создается впечатление, что больше ему на земле делать нечего.

Что касается характера Миндерникеля, судить о нем крайне сложно; следующее происшествие вроде бы говорит в его пользу. Когда этот странный человек однажды вышел из дома и за ним, как обычно, с хохотом и насмешливыми возгласами потянулась кучка детей, один мальчишка лет десяти споткнулся о ногу другого и с такой силой грянулся об асфальт, что у него из носа и со лба потекла кровь, и он заплакал, не делая попытки подняться. Тобиас тут же развернулся, быстро подошел к упавшему наклонился и нежным, дрожащим голосом начал его жалеть.