Расколотое небо - страница 70

— Что случилось? На тебе лица нет! — Лида подошла к нему, взяла за руку. — Почему ты молчишь, Толя?

Анатолий отрешенно смотрел на Васеевых, словно видел их впервые. Разжал руку, показал измятый клочок бумаги. Геннадий взял его, положил на стол, осторожно разгладил и начал читать. Чем больше он углублялся в чтение, тем резче становились на его лице морщины, темнели от еле сдерживаемого бешенства глаза.

— И ты поверил этой гадости?! Поверил?

Анатолий опустил глаза.

— Пусть прочтет Лида.

— Нет, этого письма я ей не дам. Незачем ей копаться в этой грязи. Да ты спятил, друг мой. Поверить этой мерзости?! Как тебе не стыдно! Мы знаем Шуру Светлову не один год. Я бывал у Муромянов. Это — хорошие люди, прекрасная семья.

— Я прошу тебя, старик, пусть Лида прочтет письмо.

— Дай, — потребовала Лида.

Геннадий нерешительно протянул ей письмо. Прочитав первую страничку, Лида долго и укоризненно глядела на Анатолия. Она знала, что на свете есть еще злые, недобрые люди, которые все готовы очернить и оплевать, сталкивалась с ними, когда начинала дружить с Васеевым, но не верила им. А Толик поверил! Добрый, сердечный парень поддался секундному порыву и поверил подлецам, которым поперек горла чужая радость! Неужели он показал эту писанину Шурочке? Она может бог знает что натворить! Мог, мог же показать им это письмо, прежде чем бежать к ней. Мог посоветоваться, спросить — не чужие ведь.

— Ты сейчас же пойдешь и извинишься перед Шурочкой! — Лида разорвала измятый листок, скомкала и бросила в печь. — Понял, Сторожев? Иди и проси прощения! — Она набросила на плечи кофточку. — Боишься один — пойдем все втроем.

Набычившись, Анатолий отрицательно покачал головой. Лида взглянула на мужа. Тот накинул на плечи летную куртку, взял жену за руку, вывел в коридор. «Не пойдет он, — шепнул, — не пойдет. Такой характер: мучиться будет, а не пойдет».

— Тогда пойдем мы с тобой, Гена! — сказала Лида. — Я боюсь за Шурочку.

…Шурочка долго сидела на кровати. Слезы душили ее. «Что случилось? Совсем недавно расстались, и оба были счастливы. Что случилось за те полчаса, пока его не было? Господи, с какой ненавистью, с каким презрением он на меня смотрел! Кто-то успел наговорить ему на меня. Но кто? И что?..»

Снова послышался стук. Неужели Анатолий?

Она подхватилась с кровати, смахнула ладонью слезы, выскочила в коридор, рывком открыла дверь и оторопела: на крыльце стояли Васеевы. Какое-то мгновение не могла понять, почему они здесь, затем сникла и отвернулась.

— Гена, побудь здесь, я сейчас, — сказала Лида, обняла Шурочку, и они скрылись в темноте коридора.

Стояла прохладная ночь; вдали чернел лес, ярко блестели звезды. Лишь на востоке, у самого горизонта, над которым светилась узкая розовато-светлая полоска, они уже начали тускнеть. Где-то возле дубовой рощи робко свистнула лесная пичуга, но, почувствовав себя в одиночестве, умолкла. Геннадий отыскал знакомый ковш Большой Медведицы, а от него — созвездие Кассиопеи. Возвращаясь после дальнего маршрута на аэродром, он обычно брал курс на это созвездие и уж потом, сориентировавшись по приборам, уточнял его, доворачивая машину на приводную радиостанцию. Геннадию иногда казалось, что Кассиопея — это всеми забытая красивая женщина. Она живет в ледяном дворце и ждет от людей тепла. И он спешил, чтобы согреть ее, но, чем больше увеличивал скорость, тем дальше отступала Кассиопея; она будто зазывала его к себе, в свои далекие ледяные тайники…

Лида вышла не скоро — на востоке полоска стала шире и приобрела розовато-голубые оттенки. Лида молча взяла мужа под руку, и они направились домой.

— Успокоила?

— Да. К счастью, письма ей он не показал.

На стоянку Геннадий и Анатолий пришли раньше обычного — решили проверить, как идет подготовка к тренажу. Муромян с Борткевичем расчехляли самолет. Летчики поздоровались, помогли свернуть огромные выгоревшие чехлы.

На дороге показались спецавтомашины. Если вчера Геннадию пришлось «выбивать» каждый автомобиль, то сегодня, после вмешательства Горегляда и Северина, вся заявка батальоном обеспечения выполнялась полностью.