Расколотое небо - страница 71
В свежем утреннем воздухе послышался глухой рокот прогреваемого мотора: экипаж готовил вертолет. Васеев снова благодарно вспомнил командира и замполита. Ведь заняты по горло, а вот смогли же выкроить время. Только бы не капризничали прицел и вооружение.
Ему очень хотелось, чтобы сегодня все прошло без сучка и задоринки.
Позже всех на стоянке появился старший лейтенант Мажуга. Он подозвал к себе механиков, что-то объяснил им, вяло показывая на пальцах, и, закурив, уселся на самолетные чехлы.
Механики разошлись. Вскоре появился Миша Борткевич, держа в руках продолговатый цилиндр. Осторожно положил его на чехол. Подошел и другой механик.
— Помогите, товарищ старший лейтенант! — попросил Борткевич Мажугу, когда они вдвоем начали прилаживать серебристый цилиндр — имитатор ракеты — под плоскостью.
Мажуга словно не слышал просьбы и продолжал курить, уставившись покрасневшими глазами в одну точку.
— Ладно, сами справимся! — удрученно проговорил Борткевич, видя, как техника разморило утреннее солнце.
Оба механика старались подстыковать учебную ракету, приставляя ее к несущей балке, но что-то у них не ладилось. Согнувшись, они снова и снова двигали цилиндр вдоль балки, но зацепа не происходило.
Анатолий первым заметил бесплодные старания механиков и подошел к дремавшему Мажуге.
— Товарищ Мажуга, — строго произнес он, — механики не могут подвесить имитатор. Помогите им.
Мажуга вяло поднялся, протер глаза и, увидев Анатолия, снова уселся на брезент.
— Вы слышали? — спросил летчик.
— Слышал, слышал, — отмахнулся Мажуга. — А тебе больше всех надо?
— Не мне, а всем надо — тренаж задержится!
— Иди, Сторожев. Не мешай. Чего привязался?
— Как это «привязался»! Нам с Васеевым поручено провести тренаж, а вы… — Сторожев не смог подыскать нужного слова, — вы отлыниваете от задания.
Мажуга недобро прищурился:
— Шел бы ты своей дорогой. Чего командуешь? Или мстишь за Шурку Светлову? Не поддается? А ты смелей, смелей действуй. По себе знаю. Чего глаза таращишь? Сладки были пеночки… Ух, сладки!
— Замолчи! — Анатолий с трудом сдержал желание ударить Мажугу в лицо. — Ах ты, скотина! — Он сжал кулаки, постоял какое-то время, потом опустил голову на грудь и медленно пошел за хвост самолета…
Муромян услышал голос Сторожева, спустился с крыла, нащупал подвесной крюк на учебной ракете и кивнул механикам. Поняв замысел техника, они подняли цилиндр и осторожно подвели его к балке.
Послышался резкий щелчок, и ракета повисла под крылом.
— Поднять стопор в тот момент, когда крюк коснется балки, и все, — пояснил Муромян.
— Спасибо. — Борткевич вытер с лица пот. — Пригодится.
— И не раз.
Муромян легонько подтолкнул сержанта и, заметив подошедшего Васеева, доложил о полной готовности самолета к тренажу. Геннадий поднялся по приставной лесенке, осторожно ступил на лежащий в чаше сиденья парашют и опустился в кабину истребителя. Тумблеры прицела, электропитания и гидросистем включил одним движением и, дожидаясь, пока аппаратура прогреется, посмотрел на экран прицела. Вертолет еще стоял на земле, и зеленовато-голубой экран был пуст.
Все готово. Геннадий, облегченно вздохнул, вышел из кабины. К самолету шла первая группа летчиков. «Как часы, — обрадованно подумал он, — точно по плану».
Первым подошел Анатолий. Васеев взглянул на друга. Лицо хмурое, фуражка надвинута по самые глаза. Есть отчего быть хмурым… Жестокий Мажуга. Жестокий!
— Давай, старик, начинать. Что не ясно, спросишь. Я буду у второй машины.
Он направился к другому самолету, но его остановил инженер эскадрильи капитан Выдрин. Василия Степановича Выдрина за полноту и добрый характер прозвали «колобком». На прозвище он не обижался, нравится людям — пусть называют. Конечно, можно запретить, а что изменится? Важно, чтобы работа шла, чтобы техники и механики смотрели за самолетами в оба, чтобы первая эскадрилья была лучшей в полку. Законы инженерно-авиационной службы Выдрин соблюдал от корки до корки; самолет знал до последней гаечки, неплохо разбирался в электронике; всем этим он гордился несказанно. Его любили, который год избирали в партком полка, называли лучшим инженером эскадрильи в дивизии. Но один грешок за ним водился, вполне извинительный грешок: любил иногда прихвастнуть.