Расплата - страница 64
Кланя встретила его ласково, батей назвала. Расслабло сердце Ефима – распряг лошадь во дворе, велел Клаше доглядеть, а сам пешком на вокзал.
Но что это? На перрон не пускают.
Ефим подошел к милиционеру.
– Не могу, – ответил тот. – Только по пропуску.
– Да мой сын, Панька, тут работает. К нему мне надо.
Милиционер стоял на своем.
Ефим рассердился:
– А еще говорят: батраку везде дорога! К сыну родному не пущают!
– Да пойми ты, – не вытерпел милиционер, – агитпоезд председателя ВЦИК товарища Калинина встречаем. Не можем же мы всех пустить!
– Что тут случилось? – Строгий голос заставил Ефима обернуться.
– Вот, товарищ Чичканов, он к сыну просится. Сын его тут работает.
– Вы кто? – уже мягче спросил Чичканов, рассматривая Ефима.
– Я – кривушинский коммунар, Ефим Олесин, а он меня не пущает.
– Так ты из Кривуши? Знаю, знаю вашу коммуну. И председателя Ревякина знаю.
– Я ведь и Калинину не помешаю, – умоляюще продолжал Ефим. – От батрацкого спасиба и Калинин не отвернется.
Высокий худощавый мужчина, стоявший рядом с Чичкановым, улыбнулся и мягко сказал:
– Конечно, не отвернется. Пропустите его!
– Есть, товарищ Подбельский, пропустить! – Милиционер взял под козырек.
– Давайте нашего коммунара с Михаилом Ивановичем познакомим? – предложил Чичканов Подбельскому.
– Что ж... Пойдемте с нами, товарищ...
Ефим разгладил реденькие волосики бороды.
Состав из семи пассажирских вагонов тихо подошел к перрону. Строй курсантов замер в почетном карауле.
Глаза всех встречающих прикованы к вагонам, украшенным плакатами, березовыми ветками, лозунгами: «Да здравствует пожар мировой революции!»
Из вагона, на котором нарисован рабочий с факелом, выходит невысокий человек в очках. Бородка клинышком, белая рубаха, перехваченная крученым шелковым поясом, хромовые сапоги. В руке – черная фуражка, он приветственно машет ею и улыбается широкой доброй русской улыбкой.
Ефим забыл про Паньку. Все его внимание было приковано к этому человеку. «Так вот ты какой, Калинин! – мысленно повторял Ефим, разглядывая Калинина. – По обличью – наш... Крестьянский человек!»
И не знал Ефим, что с другого крыла перрона за Калининым наблюдал Панька и шептал своему товарищу по работе: «Наш, рабочий человек... Из рабочего класса!..»
Чичканов, Подбельский, а за ними и другие работники губернских учреждений подошли к Калинину. Ефим не отставал от Чичканова. Он сам удивлялся, откуда взялось у него столько смелости.
Пожимая руки встречающих, Калинин поравнялся с Ефимом.
– А это – наш первый коммунар, бывший батрак Ефим Олесин, – отрекомендовал Чичканов Ефима.
Калинин сверкнул очками, нацелился на Ефима клинышком бороды.
– Очень, очень приятно познакомиться с тамбовским коммунаром. – Он долго тряс руку Ефима.
Ефим захмелел от радости и счастья: он шел за Калининым рядом с губернскими начальниками!
Вот уж прошли ряды почетного караула. Михаил Иванович остановился и что-то говорит курсантам.
Когда подошли к большой открытой машине, приготовленной для дорогого гостя, Ефим снова оказался рядом с Калининым.
– Поедем, товарищ Олесин, с нами смотреть строительство узкоколейки, – предложил Калинин. – Как твое имя-отчество?
– Ефим Петров!
– Садись, Ефим Петрович! Поехали!
Ефим очутился в автомобиле на мягком кожаном сиденье.
Оглянувшись на толпу людей, окруживших машину, Ефим на мгновенье увидел Панькино восторженное лицо и помахал рукой.
На северной окраине Тамбова, у тупика новой узкоколейки автомобиль остановился. Калинин оглянулся на Ефима.
– Ну как, жив? Не страшно?
– Да вить как сказать... На миру и смерть красна! А тут честь мне такая!
Чичканов поддержал Ефима за локоть, когда тот стал вылезать из автомобиля. Их уже ожидал паровозик с одним-единственным открытым вагончиком.
Машинист ехал осторожно. И путь новый, и пассажир необычный. А дома – жена, дети.
Чичканов рассказывал Калинину о местах, мимо которых они проезжали. Ефим слушал так, словно был тоже приезжим из дальних краев, – он ни разу не был здесь. Проехали архиерейский лес, мост над сверкающей Цной... Показался сосновый бор...
Толпа дезертиров расположилась на вырубке завтракать. Кто сидел на пеньке, кто полулежал на траве. Кое-где мелькали платки женщин, принесших из села завтрак своим мужьям.