Расшифровано временем - страница 32

Саша понял по-своему.

— У меня первый класс. Работал на РБ, РБМ, 5АК, — оживляясь, перечислял он. — Знаю кю-код, зэт-код, код Маркони, жаргон, — волнуясь, как на экзамене на классность, торопливо заговорил Саша, на мгновение он словно забыл о присутствии Белова, думая лишь о любимой работа, по которой истосковался.

Белов не вмешивался в этот разговор, хмурился, не ожидал, что так болезненно царапнет обида на Сашу — не ждал, что так легко тот решит расстаться с отрядом, да и с ним, ведь вдвоем начинали этот тяжкий путь, а теперь радист был целиком в будущем, в том, что предстояло им с Кухарчуком и к чему он, Белов, был уже непричастен. Не нравилась ему и торопливая, почему-то показавшаяся хвастливой скороговорка Саши…

— Так что, Белов, отпускаешь радиста? — спросил Кухарчук. — Пойми, позарез нужен, иначе все бессмысленно, зря выбрасывали нас.

— Я его на поводке не вожу… — ответил Белов. — Вольному воля.

Саша ожидал, что Белов будет возражать Кухарчуку, и даже заранее испытывал неловкость перед ним — вроде бы покидал его пусть ради дела, но ведь неизвестно, имел ли бы он, Саша, возможность выбирать сейчас, если бы тогда, в начале пути, не свела его судьба с Беловым.

— Значит, столковались, — сказал подрывник. — Спасибо… — И уже к Саше: — Иди к Соболевской, пусть покажет рацию. За двадцать минут освоишь?

— Освою! — отбегая, крикнул тот.

— А вы — дальше? — спросил Кухарчук. — Задача-то какая у вас?

«Какая еще задача? — недовольно подумал Белов. — Кто мне ее ставил? Что он, не понимает, этот старший лейтенант?»

— Уходить отсюда — вот и вся задача, — пожал Белов плечами.

— Это-то понятно, само собой, — сказал подрывник.

— А что еще? — Белов глянул на белый, обескровленный шрам, пересекающий лоб, резко сломавший, разделивший бровь Кухарчука.

— Тут уж кто какой счет к ним имеет.

— Мой счет — моя забота. Ты за то не болей.

— Дорогу хорошо знаешь?

— По нюху да по карте.

— Дай-ка карту, — сказал Кухарчук.

Белов вытащил карту.

— Вот река. — Подрывник повел пальцем посиней ниточке. — Переправляйся здесь, — надавил он ногтем, — здесь поуже. Отсюда возьмешь к болотам. Там у фрицев дырка, на топи надеются. Учти: болото плохо промерзло, скопом не прите. Летом оно вообще гиблое. Между болотом и березняком зенитная батарея, «эрликоны». Сплошной линии фронта еще нет. Ни у них, ни у нас. Все еще в движении. Если с умом — пробьетесь. Пострелять придется, правда.

— Обучены. — Белов спрятал карту в сумку, хотел было поблагодарить, да передумал и сказал: — От просеки держитесь подальше. Мы там их обозик распотрошили. Будут искать. Северо-западней, — он снова достал карту, развернул, — вот тут — узел связи у них крупный.

— За это спасибо. Подходящий объект… Слушай, браток, — помялся Кухарчук, — выручи еще: возьми с собой радистку. Куда мы с ней.

— Обмен-то неравноценный, — ухмыльнулся Белов. — Продукты на нее положены?

— Выделим… Туго, что ли?

— Полкабана осталось. На всех…

Прощались коротко, нешумно. С помощью Тельнова Юля уже взобралась на лошадь. Кухарчук и его люди задали Сашу.

— Не обижаетесь, Петр Иванович? — стоял он перед Беловым. Белов хмыкнул.

— Я им полезней буду, чем тут…

— Скажи какой могучий!.. Ладно, топай. — Он отодвинул, подтолкнул Сашу широкой ладонью.

— Карту я оставляю вам, Петр Иванович. Доберетесь, передайте какому-нибудь начальству… Это — вам, на память. — Он снял с груди бинокль. — Тельнову я дал шесть «лимонок»… Ну, прощайте!

— Авось, свидимся, радист… Иди, ждут тебя, вишь, застоялись, ногами перебирают…

Прежде чем исчезнуть за деревьями, Саша оглянулся в последний раз и помахал рукой, но увидел лишь спины. Медленно удалялся снявшийся со стоянки отряд. Во главе его, склонив голову, глядя под ноги и сутулясь больше обычного, шел Белов…

Он не соврал Кухарчуку: еды оставалось совсем мало. Пришлось урезать дневной рацион. Можно было б, конечно, и в какое-нибудь село завернуть, местный народ подсобил бы, но в прифронтовой полосе непросто сунуться в село с группой в тридцать человек.

И все же, измученных, их, со стертыми ногами и уже почти равнодушных к холоду, вела, торопила в путь, ломая нежелание подниматься с привалов, мысль, что уже близка заветная черта, которая зовется «линией фронта». И за нею ждет их необходимое и привычное: громкий, не таящийся от чужих ушей звук родной речи, веселое звякание котелков у походных кухонь, голос взводного или ротного, письма из дому.