Рассказ о красном галстуке [авторский сборник] - страница 5

Они снова вернулись в милицию. Но теперь уже Варя ничего не боялась: она жевала булку с колбасой, которую дал ей милиционер, рассказывала ему о пионерском лагере и сама слушала его рассказы о том, как ловят в милиции всяких воров и бандитов. А потом пришёл поезд, и милиционер проводил Варю до вагона, дал ей денег на обратный билет и помахал на прощание рукой.

Уже было темно, когда Варя наконец доехала до своей станции. А от станции до пионерского лагеря три километра, не меньше. Варя не знала, в какую сторону ей идти, но в какую бы сторону ни идти — всюду грязь, лужи, всюду дождь.

Сначала она шла по дороге, потом свернула на тропинку к лесу: лес чернел вдали, в нём уже лежала ночь, от него веяло холодом. Ноги облипли коричневой вязкой грязью, ноги будто обуты были в сапоги из этой грязи. Дождь вымочил платье, дождь стекал с мокрых волос на лицо. В лицо дул ветер: он гудел, он выл в ушах, он нёс из леса стужу. Вот гром ударил, молния вспыхнула и разорвалась над самой головой. Варя присела от страха на корточки, закрыла голову руками. А встать уже не могла. Не то чтобы не могла, ей просто не хотелось вставать, наоборот, ей захотелось не встать, а сесть на мокрую траву и сидеть так, сидеть долго.

Но Варя не села, она поднялась и побрела дальше. Лес был далеко, он, казалось, не приближался, а уходил в темноту, становился чернее, меньше. Он был страшен, этот лес, убегающий от Вари, но Варе хотелось скорее добраться до него, потому что за ним был лагерь, и в то же время она боялась этого леса и совсем не хотела встречаться с ним. Она знала, что уже поздно, что давно мама приплыла на «Агате» и беспокоится, но она не думала ни о маме, ни о том, что она беспокоится, ни о чём Варя не думала: она брела среди бесконечного вечернего поля, мокрая, как трава, беспомощная, как птица на ветру, одинокая, как первая звезда в небе.

И вдруг Варя увидела волка. Волк трусил навстречу по тропинке, опустив морду, зажав между ног тощий мокрый хвост. И сам волк был тощий, мокрый, голодный.

Волк увидел Варю и остановился. Варя прижалась к стволу сосны, не сводя с него глаз. Вокруг был лес, полный деревьев, кустов: из каждого куста, из каждого дерева можно было бы наделать миллион палок, миллион дубинок, а с дубинкой волк не так уж страшен. Дубинкой можно отбиться от самого голодного волка. Вокруг был лес, полный деревьев и кустов, из которых получились бы хорошие дубинки, а Варя стояла перед волком беззащитная.

Варя знала, что волки боятся огня. Зажечь спичку, и волк убежит. В Новоморском полно спичек. Из спичек хорошо строить домики. Дунешь — и домик развалится. Спички можно бросать в весенние ручьи — спичка плывёт, как корабль, а ты бежишь за ней, пока не уплывёт она в море или не провалится в трещину под землю. Спичками хорошо зажигать костры. Спичками можно спугнуть волка. Но спичек у Вари не было.

А волк стоял, смотрел на Варю жадными глазами. Наверное, примеривался, как бы поудобнее прыгнуть, с чего начать свой ужин — ногу сначала съесть или руку или прежде всего попробовать, вкусный ли у Вари нос. Он может начать с чего угодно — Варя всё равно с ним не справится.

Варя хотела закричать, но решила, что в лесу никто её не услышит, никто ей не поможет, и не закричала. И бежать тоже бесполезно — волк всё равно догонит её.

Волк стоял, подняв морду, смотрел на Варю. И в то мгновение, когда Варя поняла, что ей не спастись, что волк всё равно сожрёт её, Варя перестала ощущать страх. Она разозлилась, она решила, что это противно — стоять и ждать, пока волк прыгнет. Варя пошла навстречу волку. И волк пошёл к ней.

Варя ждала, что он прыгнет, но он не прыгнул. Он ткнулся в живот Варе носом, понюхал её ноги, пошевелил тощим хвостом. Это была собака, которая сама, наверное, испугалась, встретив Варю на лесной тропе.

— Дура, трусиха, — обозвала себя Варя, разозлившись, что приняла со страху обыкновенную дворняжку за волка.

Собака обнюхала Варю и побежала дальше. У неё тоже, наверное, были важные, неотложные дела, если она таскалась по лесу в такую непогоду.

Ночь опустилась с вершин деревьев вниз, на землю. И ничего не стало видно, ничего…