Рассказы и эссе - страница 24

Душу ПСЧ как раз больше возмутят тщеславные политики, вынудившие девушку вытащить на свет Божий сокровенное платье. Она хранила-то платье не для того, чтобы годы спустя протянуть его Кеннету. А копающиеся во все этом во имя того, чтобы укрепить чистоту нравов у правящих верхов и не ведали, что превратят это платье с пятном в поруганную национальную хоругвь.

И совсем иное дело та уже немолодая дама, спустя года по случаю вспомнившая о скабрезном предложении Клинтона и в запоздалом возмущении оценившая в 1,5 миллиона баксов не что иное, как свои честь и достоинство. И тут ПСЧ скажет, будучи воспитан в советской школе, зато на дворянской литературе, что честь и достоинство, коли они есть, то не имеют цены, а ежели, — собьется даже ПСЧ на высокий стиль, — на них есть цена, то это уже не честь и тем более не достоинство.

Претензии к Саддаму Хусейну и наказания, применяемые, в общем-то, к государству, расположенному на другом полушарии, и его народу, так же гипертрофированы, как цена за честь и достоинство фурий, которых натравили на американского президента. Так мыслю я, родившийся и выросший в стране, где люди и не мечтают о такой роскоши, чтобы честь и достоинство защищались судом, но при этом все население от мала до велика осуждает ввод войск не только в Афганистан, но и в Чечню.

Америка, желает она этого, или не желает, предстает перед здравым и изощренным рассудком ПСЧ в качестве чудаковатого, ненашего, но зато безумно богатого выскочки. Конечно же наш народ об Америке ничегошеньки не знает. Даже наши юмористы, глазами которых ПСЧ привык смотреть на мир, возвращаясь из поездок в эту страну, могут рассказать жадно внимающей ей аудитории лишь байки, которые она могла слышать там от своего же брата, чуть раньше него приехавшего в Америку.

Но какой бы другой ни была Америка, наверняка простые люди там больше заботятся о том, кто у них шериф, кто окружной судья и кто пастор в своем Твин-Пиксе, чем кто у них президент в стране. Можно себе такое позволить в благополучной стране. В пятилетку раз население призывают на шумные президентские выборы, убеждая его в том, будто бы оно выбирает славного парня, такого же, как большинство американцев. Но обыватель, составляющий абсолютное большинство и избирателей и налогоплательщиков, как и положено в благополучной стране, не может верить в это искренне. Он знает, что власть имущие не станут жить той же моралью, что и он. Ибо ступени к вершинам власти так круты, что легче взбираться по ним, опершись на посох надежды стать хоть немного выше закона. Все слегка учили историю: много было диковинного в тысячелетней истории, но нигде и никогда не изобретали прозрачных спален для властей.

Как тут не вспомнить Венечку Ерофеева, между Павловым Посадом и Назарьево воскликнувшего об Америке: «Свобода так и остается призраком на этом континенте скорби». Как не скорбеть в душе, если ты должен постоянно улыбаться и восклицать «ОК!», а все фильмы, которые смотришь, кончаются happy end'ом. Вот ПСЧ, например, ни за что не уступит с таким трудом завоёванное им право на грусть. ПСЧ помнит, с каким боем лучшие люди боролись за право на эту самую грусть, как дерзко убивали его любимые литераторы своих героев, рискуя не менее всамделишних убивцев. В СССР даже жанр в кино такой в своё время восторжествовал — грустная комедия. Она порою была не смешна, порою и не комедия вовсе, но грустная была от начала до конца. И ПСЧ не предаст эту свою юношескую любовь.

Ленин говорил, что всякая филантропия вредна, потому что, облегчая жизнь трудящихся, отвлекает их от классовой борьбы. Из этого следует, что филантропией сейчас и надо заниматься, потому что приходит время, когда следует всячески отвлекать трудящегося от классового бунта, бессмысленного и беспощадного.

Милосердие в нашей стране под сурдинку игралось и прежде, но, как и все остальное, всегда зависело от эмоций хозяина. Правильно он похмелился: облагодетельствует, а нет — уничтожит вообще, причем вместе с народом всем. На Западе же милосердие, как и все остальное, поставлено на профессиональную основу. При виде человеческой беды западный человек не рвет на себе власы, не бросает укоры небесам, а включает проверенные механизмы помощи. Милосердие являет из себя отдельное ведомство, формально выведенное из подчинения сил, создавших ситуацию, при которой оно становится необходимым, но взаимодействующее с ними в интересах дела. Милосердие следует за армией вместе с обозом. Оно, будь неладно, появляется в горячих точках тут как тут. Служащие этого ведомства работают повсюду, где случилась беда. Если прибыло загодя, то располагается и ждет, а когда ожидание становится накладным, ей помогут. Автору удалось наблюдать его в жизни на примере работы Международного Красного Креста во время войны в Абхазии.