Рассказы из далекого прошлого - страница 23

Благородныя соображенія, однако, взяли верхъ надъ низменными поползновеніями. Баринъ свистнулъ и приказалъ бомбардиру позвать Ираиду. Ираида читала письмо и сперва ничего не поняла. Строчки мелькали передъ ея глазами, руки тряслись, въ виски било. Наконецъ, когда для нея уяснился весь смыслъ, хранившійся въ ничтожномъ лоскуткѣ бумаги, она вскинула на Антона Антоновича тѣ чудные, голубые глаза, которые такъ рѣдко были видимы. Въ ихъ выраженіи ясно читалась будущая судьба обоихъ существъ, невинныхъ въ своихъ преступленіяхъ. Это напряженное состояніе продолжалось не болѣе минуты. Сильная воля, таившаяся въ Ираидѣ, поборола порывы страха, любви, недоумѣнія. Скрестивши кисти рукъ, она твердо проговорила:

— Несчастные мы оба. Что̀ намъ дѣлать? Что̀ намъ дѣлать? Продолжать жить, какъ мы жили, немыслимо. Я любила и люблю тебя! Божья душа въ тебѣ сидитъ, хотя ты ни во что не вѣришь. А Богъ есть, и это Онъ посылаетъ намъ тяжелое, но заслуженное испытаніе. Я ему повинуюсь, и тебѣ больше не жена! Какъ я могу ласкать тебя; какъ смѣю согрѣвать тебя, добраго, честнаго на своей груди, когда ты братъ мой по рожденію, по крови!

Ираида тихо опустилась передъ растерявшимся Охлопьевымъ, и, увлеченная потокомъ охватившихъ ее чувствъ, продолжала:

— Я люблю тебя! Люблю моего желаннаго, несравненнаго! Безъ тебя я не понимаю прелести жизни, ея сокровенныхъ благъ. Ты раскрылъ передо мною таинственную книгу природы; ты далъ мнѣ новый міръ высшихъ ощущеній. О, благодарю тебя за все! Ты мнѣ больше, чѣмъ человѣкъ, ты для меня что-то высшее послѣ Бога…… Но, Господи! Жить съ тобою послѣ того, что мы узнали, нѣтъ моихъ силъ! Да я и не смѣю этого сдѣлать. Любовь тогда благодатна, когда ея голосъ доходитъ до небесъ, когда всѣми изгибами души мы чувствуемъ Бога!.. Антонъ Антоновичъ! прости меня, но благослови мое рѣшеніе… Я иду въ монастырь! Только тамъ, въ его стѣнахъ я найду необходимое успокоеніе….

Ираида склонила голову на колѣни Охлопьева и плакала слезами, данными намъ для облегченія истерзаннаго сердца. Плакалъ вмѣстѣ съ нею и Охлопьевъ, тотъ Охлопьевъ, который смѣялся надъ всѣмъ, что носило на себѣ печать слабости, мягкодушія. Въ первый разъ въ немъ заронилась мысль о томъ, что есть надъ нами нѣчто Высшее, Неуяснимое, чьей воли ни предвидѣть, ни отвратить нельзя, что тайно управляетъ нашими судьбами, разбиваетъ въ прахъ наши горделивыя мечты и суетные разсчеты. Уста Охлопьева безсильно лепетали:

— Какъ ничтоженъ человѣкъ! Но гдѣ же Ты, Невѣдомый, Незримый, Непостижимый?…

Капитанъ Гречухинъ стоялъ съ своею ротой въ богатомъ имѣніи отставного генералъ-лейтенанта Циклопова. При ротѣ находилось два младшихъ офицера, изъ которыхъ поручикъ Калитинъ принадлежалъ къ потомственному дворянству и воспитывался въ одномъ изъ московскихъ корпусовъ. Другой офицеръ, по фамиліи Анѳисовъ, быль изъ оберъ-офицерскихъ дѣтей, служилъ юнкеромъ лѣтъ восемь и получилъ эполеты, лишь благодаря наступившей венгерской кампаніи. Анѳисовъ ничѣмъ не интересовался. Онъ жилъ и служилъ равнодушно. Калитинъ подсмѣивался надъ товарищемъ и своимъ начальникомъ, читалъ Бѣлинскаго, Герцена, Конта, Некрасовскій Современникъ, порицалъ существующіе порядки и ухаживалъ за молодыми помѣщицами. Старикъ Гречухинъ принадлежалъ къ типичнымъ людямъ. Ему перевалило за шестьдесятъ лѣтъ, а маіорскій чинъ ему не давался. Капитанъ былъ, какъ тогда говорили, изъ «сдаточныхъ». Онъ прошелъ всю палочную школу, и такъ пристрастился къ военной обстановкѣ, что съ ужасомъ помышлялъ объ отставкѣ. А, между тѣмъ, спина у него побаливала, ноги ломило и голова требовала покоя. Капитанъ пробуждался въ четыре часа утра и училъ роту. Непримиримымъ врагомъ его былъ поручикъ Калитинъ, то опаздывавшій на службу, то отправлявшійся верхомъ съ генеральскою дочерью на охоту въ сосѣдніе лѣса. Поручикъ, такъ-таки, и доносилъ рапортомъ командиру, что «по личному приказанію его превосходительства, владѣльца села Березоваго, онъ, сынъ Калитинъ, вмѣсто обычнаго ротнаго ученья, будетъ сопровождать маркизу Антонину Вавиловну де-Марсельякъ въ ея поѣздкѣ по отцовскимъ землямъ». Гречухинъ злился, но изъ страха передъ генераломъ махалъ только рукой и добродушно ворчалъ: