Рассказы - страница 15

– Посмотри, какой Аркаша остроумный. Ну, почему ты так не можешь?

В это время Райкин как раз исполнял монолог, написанный её сыном.

Райкин никогда не объявлял автора, но у него на спектаклях всегда были программки, где авторы были написаны.

Е. Петросян в передачах всегда пишет фамилии авторов исполняемого номера.

Про остальных говорить не буду – забывают.

И вот автор сидит перед телевизором, смотрит, какой успех имеет с его номером артист, но свою маленькую долю славы не получает. И соответственно относится к исполнителю.

От того многие авторы стали сами исполнять свои произведения. От желания самим прославиться. И некоторые достигли на этом поприще немалых успехов, Жванецкий и Задорнов стали настоящими звёздами эстрады.

Конечно, Карцев и Ильченко как актёры были куда лучше Жванецкого, но то, что Жванецкий исполняет своё, им придуманное, добавляло ему успеха. А кроме того, мощная энергетика таких исполнителей, как Жванецкий и Задорнов, позволяла им иметь больший успех и собирать большие аудитории. Конечно, Хазанов всё равно как исполнитель лучше Задорнова, да и собирал публику не хуже, но это уже особый случай.

Далее об отношениях автора и актёра.

Авторы, не получая своей славы, требовали от актёров помощи, а именно требовали от актёров доставания дефицита, хождения по начальству.

Там, где устанавливались дружеские отношения, происходил взаимовыгодный обмен. Но всё равно тот же Хайт давил на Хазанова морально, требуя заботы о себе.

В общем, всё это не способствовало взаимной любви.

Как правило, артист начинающий, как мог, ублажал автора, потому что артистов было много, а талантливых авторов – мало. Но впоследствии, войдя во славу, артист освобождался от зависимости, мог и обращался к другим авторам. Иногда разрыв проходил мирно, а порой и не было разрыва, а люди продолжали работать друг с другом. Но бывало, и так друг другу надоедали, что рвали всякие связи.

Ещё один момент: артист, если становился знаменитым, порой терял свою крышу, переставал воспринимать критику, хотел слушать только дифирамбы.

Бывало, став звездой, артист переставал узнавать своих, начинал звездить. Как правило, практически все. Вопрос был в другом: вернётся ли артист в нормальное состояние или так и останется звездить, теряя друзей и авторов?

Где-то к концу 70-х у Хазанова начался такой период. Слава его была огромна. Он выступал на всех «Огоньках», во всех правительственных концертах, все его хвалили, обожали. Ну, крыша и поехала.

Он тогда не очень-то церемонился и со мной, и с Хайтом, и возник заговор авторов против Хазанова.

Инициатором заговора явился Эдуард Успенский по прозвищу Эдюля. Где-то мы все встретились, стали друг другу жаловаться на «звезду», а Эдик предложил объявить Хазанову бойкот.

Он-то, Эдик, и не писал ничего Хазанову, он уже был известным детским писателем, но поучаствовал просто из любви к противостоянию. Он вообще всё время с кем-нибудь враждовал. Больше всего с Михалковым С.В. и Анатолием Алексиным. Они тогда занимали главенствующее положение в детской литературе, и Эдик в борьбе с ними отвоёвывал своё место под солнцем. Он писал письма во все инстанции, выступал открыто против них и добился своего, стал одним из самых известных детских писателей.

Я помню, как ему попытались не дать квартиру в писательском кооперативе. Он написал письма первому секретарю Московского горкома. Причём так написал, что те получались личными врагами Гришина. Короче, не только квартиру дали, но и личный кабинет.

Вот Эдик нас и сплотил. Мы перестали писать Хазанову. Ни Хайт, ни я не стали давать ему номера. А ему предложили выступать в правительственном концерте. Он обратился к Варлену Стронгину. Тот ему, конечно же, написал, но так, что исполнять это было невозможно.

Хазанов сделал правильные выводы, помирился и с Хайтом, и со мной, Эдику больше никогда не звонил. Я понимаю, что обида от этого заговора у него осталась. Но он после этого случая вернулся в нормальное состояние.

Хайта, наверное, тяготила эстрадная работа, он пытался перейти на большие формы. Написал пьесу для театра Образцова, она несколько лет шла в этом театре. В 1977 году уехал в Израиль его друг и соавтор Феликс Камов (Кандель).