Рассказы старого матроса - страница 10

Смотрим, кит играет себе в воде, радуясь солнышку, ни дать, ни взять, словно огромный котенок.

Мы подошли к нему на расстоянии двухсот метров.

И вдруг в тот самый миг, когда Ламуль собирался палить, кит нырнул и исчез под водой.

Ван-Гуль так и затрясся от досады.

С полчаса ничего не было видно на поверхности океана. И вдруг мы слышим какой-то шум, и кит появляется в каких-нибудь тридцати метрах от парохода.

Пушка выпалила, и гарпун глубоко вонзился в тело кита, который мгновенно ринулся удирать.

Канат зашипел, развертываясь, и в то же время я услыхал, как вскрикнул Ламуль.

Он стоял, прижавшись к борту, и вследствие неожиданного поворота кита очутился между бортом и канатом. Канат приближался к нему с такой быстротой, что он не мог убежать.

— Рубите канат! — крикнул кто-то из матросов, а другой бросился к веревке с топором в руках.

От волнения забыли даже поливать канат, и он задымился.

Но когда матрос замахнулся топором, Ван-Гуль завопил:

— Не сметь рубить!

Топор замер в воздухе, и в то же время раздался ужасающий крик: Ламуль лежал на палубе в луже крови. Канат прижал его к борту и содрал всю кожу и мясо с его ног, как острый нож срезает ломоть сыра. Матрос, у которого в руке был топор, оглянулся на Ван-Гуля, и мы думали, что он раскроит ему череп. По правде сказать, никто не пожалел бы об этом. Но тогда еще матросы были здорово подтянуты. Охота продолжалась, несмотря на злобные взгляды, кидаемые на Ван-Гуля. Ламуль умер от потери крови через час или через полтора…

А через два часа издох и кит. Кит был матерой. Если бы матрос перерезал канат, Ван-Гуль потерял бы несколько тысяч франков. С его точки зрения ноги Ламуля стоили много меньше. Ну, да что толковать! Мало ли нашего брата погибло ради кармана всяких Ван-Гулей!

А какая противная работа распластывать кита! Мертвого кита на буксире отводят в какую-нибудь ближайшую верфь и там потрошат со всеми удобствами. Кита от головы до хвоста разрезают на полосы длинными и широкими ножами. Потом один из рыбаков топором прокладывает себе дорогу во внутренности кита. Мне раз пришлось заниматься этим милым делом. Когда я залез киту в живот, то чуть было не задохся от вони. Там я рубил топором направо и налево, перешибая кости, чтобы помочь товарищам снимать мясо.

Когда я вылез оттуда, я, говорят, был похож на могильного червя. Мне пришлось мыться в десяти водах, и все-таки от меня потом не очень вкусно попахивало.

А свежее китовое мясо мы, помню, ели с большим удовольствием. Ведь едят же в Африке слонов, чорт возьми!

Только нужно сказать, что китов теперь становится все меньше и меньше. Господа Ван-Гули скоро загонят их к самому полюсу.

Меня, признаться, никогда не тянуло стать заправским китоловом, а после случая с Ламулем я и вовсе забросил это дело.

— А на что идет китовый жир? — спросил Жозеф.

— Раньше шел на освещение, а теперь на смазку машин… Так, говорите, солнце рано зашло? Ничего, взойдет опять…

— Если бы я был на месте того моряка, — сказал Жозеф, — я бы не послушался хозяина и все-таки перерубил бы канат.

Дед усмехнулся.

— Ну, да вы теперь все… революционеры, а нас не так воспитывали… А теперь пора спать… Или мне с вами всю ночь лясы точить?.. По домам, живо!

С весною мы снова принялись за рыбную ловлю, но с нами уже не было многих наших старых знакомых.

Зато появился один новый рыболов, говоривший по-французски с сильным иностранным акцентом. Сначала он был не очень разговорчив, но потом обошелся.

Мы спросили его, откуда он, — оказалось, из России. Вот мы все удивились! Стали его расспрашивать про волков и медведей. Он смеялся и говорил, что никогда не видал медведей. Потом мы спросили, как он попал во Францию. Выяснилось, что он революционер, что царь хотел сослать его в Сибирь, но что он удрал и приехал во Францию.

Вот, вероятно, царь обозлился!

Мы непременно решили познакомить его с дедушкой Биссанже. И познакомили.

Старик был страсть какой любопытный и любил поговорить со свежим человеком.

Разговор, естественно, коснулся революции.

Русский рассказывал про 1905 год.

Его схватили на баррикаде в Москве. Переводили из тюрьмы в тюрьму и, в конце концов, решили сослать в Сибирь. Он бежал с помощью друзей.